— Я знаю, что это вы руководили компанией
Дагни неторопливо сказала:
— Ну что ты, я не держу зла.
— Спасибо, — прошептала Черрил и повернулась, собираясь уйти.
— Присядь.
Она покачала головой.
— Это… это все, мисс Таггерт.
Дагни позволила себе, наконец, улыбнуться и сказала:
— Черрил, меня зовут Дагни.
Ответом Черрил было лишь легкое подрагивание губ; они вдвоем словно бы создали одну улыбку.
— Я… я не знала, позволительно ли…
— Мы ведь родня, не так ли?
— Нет! Не через Джима!
Этот вскрик вырвался у нее невольно.
— Нет, по нашему обоюдному желанию. Присаживайся, Черрил.
Та повиновалась, стараясь скрыть радость, не попросить помощи, не сломиться.
— Тебе пришлось очень тяжело, не так ли?
— Да… но это неважно… это моя проблема… и моя вина.
— Не думаю, что вина твоя.
Черрил не ответила, потом внезапно, с отчаянием сказала:
— Послушайте… меньше всего я хочу вашей благотворительности.
— Джим, должно быть, говорил тебе — и это правда, — что я никогда не занималась благотворительностью.
— Да, говорил… Но я хотела сказать…
— Я знаю, что ты хотела сказать.
— Но вам незачем принимать во мне участие. Я пришла не жаловаться… не взваливать еще одно бремя на ваши плечи… то, что я страдала, не дает мне права рассчитывать на ваше сочувствие.
— Это верно. Но то, что мы обе ценим одно и то же, дает.
— То есть… если вы хотите говорить со мной, это не милостыня? Не проявление жалости ко мне?
— Мне очень жаль тебя, Черрил, и я хочу тебе помочь, но не потому, что ты страдала, а потому, что не заслуживаешь страдания.
— То есть не будете добры к чему-то слабому, ноющему, дурному во мне? Только к тому, что находите хорошим?
— Конечно.
Черрил не шевельнулась, но казалось, будто она подняла голову, будто какой-то бодрящий ток расслабил черты ее лица, придав ему то редкое выражение, в котором сочетаются мука и достоинство.
— Это не милостыня, Черрил. Не бойся говорить со мной.
— Странно… Вы первая, с кем я могу беседовать… и это очень легко… однако я… я боялась заговорить с вами. Я давно хотела попросить у вас прощения… с тех пор, как узнала правду, я подходила к двери вашего кабинета, но останавливалась и стояла в коридоре, не имея мужества войти… я не собиралась приходить и сейчас. Вышла только, чтобы… обдумать кое-что, а потом вдруг поняла, что хочу видеть вас, что во всем городе это единственное место, куда мне можно пойти, и это единственный шаг, который я могла сделать.
— Я рада, что ты пришла.
— Знаете, мисс Таг… Дагни, — негромко заговорила она с робкой улыбкой, — вы совсем не такая, как я думала. Они — Джим и его друзья — говорили, что вы жесткая, холодная, бесчувственная…
— Черрил, но это правда. Я такая в том смысле, который
— Нет. Ни разу. Только насмехались надо мной, когда я спрашивала, что они имеют в виду, говоря что-то… о чем-нибудь другом. Так что они имели в виду, говоря о вас?
— Всякий раз, когда кто-то обвиняет человека в «бесчувственности», имеется в виду, что этот человек справедлив. Что у этого человека нет спонтанных эмоций, и он не питает к обвинителю чувств, которых тот не заслуживает. Обвинитель имеет в виду, что «чувствовать» значит идти против рассудка, против моральных ценностей, против реальности. Имеет… в чем дело? — спросила она, заметив в лице Черрил странное напряжение.
— Это… это то, что я изо всех сил старалась понять… очень долгое время…