– Я хотел сказать… – сердито начал Больф Юбенк и тут же замолчал. На лицах слушателей он увидел выражение живого интереса, но уже не к философии.
– О, профессор, здравствуйте, – сказал Франциско, кланяясь доктору Притчету.
Доктор Притчет без особого удовольствия ответил на приветствие и представил Франциско кое-кому из собравшихся.
– Мы как раз обсуждали с доктором Притчетом очень интересный вопрос. Он говорил, что все – это ничто, – серьезным тоном произнесла важная дама.
– Он без сомнения знает об этом больше, чем кто бы то ни было, – не менее серьезно ответил Франциско.
– Я бы никогда не подумала, что вы, сеньор Д'Анкония, так хорошо знаете доктора Притчета, – сказала она и удивилась, заметив, что профессору явно не понравилось ее замечание.
– Я выпускник знаменитого Университета Патрика Генри, где сейчас работает профессор Притчет. Но моим учителем был один из его предшественников – Хью Экстон.
– Хью Экстон, – с удивлением сказала привлекательная молодая женщина. – Но, сеньор Д'Анкония, этого не может быть. Вы же так молоды. Я думала, он один из выдающихся философов прошлого века.
– Вероятно, по духу, мадам, но не в действительности.
– Но я думала, он давно умер.
– Почему? Он жив.
– Но почему тогда о нем ничего не слышно?
– Он уволился девять лет назад.
– Как странно. Когда подает в отставку политический деятель или перестает сниматься кинозвезда, мы узнаем об этом из передовиц газет, но когда прекращает работать философ, люди этого даже не замечают.
– Рано или поздно замечают.
– Я думал, Хью Экстон один из классиков, которых сейчас не изучают, разве что по истории философии, – с удивлением сказал один молодой человек. – Я недавно читал статью, в которой он представлен как последний из великих сторонников разума.
– А чему учил Хью Экстон? – спросила важная дама.
– Он учил, что все – это нечто, – ответил Франциско.
– Ваша преданность своему учителю достойна похвалы, сеньор Д'Анкония, – холодно сказал доктор Притчет. – Можно ли рассматривать вас как практический результат его учения?
– Несомненно.
Джеймс Таггарт подошел к собравшимся и ждал, когда его заметят.
– Привет, Франциско.
– Добрый вечер, Джеймс.
– Какое счастливое совпадение, что я встретил тебя здесь. Мне очень хотелось поговорить с тобой.
– Это что-то новое. Раньше за тобой такого не замечалось.
– Все шутишь, как в старые добрые времена. – Таггарт медленно, как бы без умысла, отодвинулся от группы гостей, надеясь увести Франциско за собой. – Ты же прекрасно знаешь, что в этом зале нет человека, который не хотел бы поговорить с тобой.
– Неужели? Я склонен подозревать обратное. Франциско послушно последовал за Таггартом, но остановился на таком расстоянии, чтобы их могли слышать.
– Я всячески пытался связаться с тобой, но… обстоятельства не позволили… – начал Таггарт.
– Ты что, пытаешься скрыть тот факт, что я отказался встретиться с тобой?
– Нет… то есть… почему ты отказался?
– Просто не мог себе представить, о чем ты хочешь со мной поговорить.
– Конечно же, о рудниках Сан-Себастьян, – сказал Таггарт, слегка повысив голос.
– Да ну? А что в них такого особенного?
– Но… Послушай, Франциско, это серьезно. Это же катастрофа, беспрецедентная катастрофа – и никто в этом не может разобраться. Я не знаю, что и думать. Ничего не могу понять. В конце концов, я имею право знать.
– Право? Джеймс, ты старомоден. И что же ты хочешь знать?
– Прежде всего эта национализация; что ты собираешься делать в связи с этим?
– Ничего.
– Ничего?!!
– Но ты, конечно, не хочешь, чтобы я что-либо предпринял? Мои рудники и твоя железная дорога национализированы по воле народа. Неужели ты хочешь, чтобы я противился воле народа?
– Франциско, это нешуточное дело.
– А я никогда и не считал его шуткой.
– Я требую объяснений. Ты должен ответить перед своими акционерами за все это бесчестное предприятие. Зачем ты купил рудники, которые и гроша ломаного не стоят?
Зачем вышвырнул на ветер миллионы долларов? Что за грязную аферу ты провернул?
Франциско стоял, глядя на него с вежливым изумлением:
– Ты что, Джеймс? Я думал, ты одобришь мои действия.
– Одобрю?
– Я думал, ты расценишь рудники Сан-Себастьян как практическое воплощение моральных идеалов высшего порядка. Помня о том, что было причиной наших разногласий в прошлом, я думал, что доставлю тебе радость, действуя в соответствии с твоими принципами.
– О чем ты говоришь?
Франциско с сожалением покачал головой:
– Я не понимаю, почему ты называешь Сан-Себастьян грязной аферой. Я думал, ты расценишь это как благородную попытку воплотить в жизнь то, чему учат сейчас весь мир.