Атлант расправил плечи. Книга 2

— Я не имел права приводить ее туда, где находишься ты.

— Это не задело меня. Но…

— Что?

— …мне было тяжело видеть, как ты страдаешь.

— Не думаю, что страданием можно что-то возместить. Как бы я ни страдал, этого недостаточно. Ненавижу разговоры о моих страданиях — это не должно волновать никого, кроме меня. Но если хочешь знать, хотя ты это прекрасно знаешь, — да, для меня это было пыткой. И я хочу, чтобы было еще хуже. По крайней мере, я не собираюсь делать себе поблажку. — Реардэн произнес это сурово, как беспристрастный приговор самому себе.

Дэгни загадочно-грустно улыбнулась, взяла его руку, приложила к своим губам и покачала головой в отрицании приговора, закрыв лицо его ладонью.

— Что ты имеешь в виду? — мягко спросил он.

— Ничего… — Она подняла голову и твердо произнесла: — Хэнк, я знала, что ты женат. Я знала, что делаю. Я сама выбрала это. Ты ничего не должен мне, ничем не обязан. — Он медленно покачал головой. — Хэнк, мне ничего не нужно от тебя, кроме того, что ты сам хочешь мне дать. Помнишь, однажды ты назвал меня дельцом? Я хочу, чтобы ты приходил ко мне лишь ради своего удовольствия. Оставайся женатым сколько хочешь, я не имею права обижаться на тебя за это. Мой бизнес заключается в том, чтобы радость, которую ты мне даешь, была оплачена радостью, которую ты получаешь от меня, а не твоим и не моим страданием. Я не принимаю жертв и не приношу их. Если бы ты попросил большего, чем значишь для меня, я отказала бы тебе. Если бы ты попросил меня бросить железную дорогу, я рассталась бы с тобой. Если удовольствие одного покупается страданием другого, лучше совсем отказаться от сделки. Когда один выигрывает, а другой проигрывает, это не сделка, а мошенничество. Ты же не поступаешь так в делах, Хэнк. Не поступай так и в личной жизни.

Реардэн услышал смутное эхо слов, сказанных ему Лилиан; он видел разницу между двумя женщинами и разницу в том, что они искали в нем и в жизни.

— Дэгни, что ты думаешь о моем браке?

— Я. не имею права думать о нем.

— Но ты все же думала о нем?

— Да… до того, как вошла в дом Эллиса Вайета. С тех пор — нет.

— Ты никогда не спрашивала меня об этом.

— И не спрошу.

Минуту он молчал, потом посмотрел ей в глаза, подчеркивая свой откат от тайны, которой Дэгни всегда окружала его семейную жизнь:

— Я хочу, чтобы ты знала: я не прикасался к ней с тех пор… как мы ездили к Эллису Вайету.

— Я рада.

— Ты думала, я мог?

— Я не позволяла себе думать об этом.

— Дэгни… ты хочешь сказать, что и это приняла бы?

— Да. Если бы ты захотел, я приняла бы это. Я хочу тебя, Хэнк.

Он взял ее руку и прижал к своим губам. Дэгни почувствовала сопротивление, которое неожиданно отпустило его, и он, изнемогая, впился губами в ее плечо. Затем с какой-то жестокостью притянул к себе ее тело в бледно-голубой сорочке, словно ненавидел ее слова и все-таки хотел их услышать.

Реардэн склонился над ней, и Дэгни услышала вопрос, который возникал снова и снова, каждую ночь прошедшего года, — вопрос, всегда вырывавшийся непроизвольно, неожиданно и выдававший его постоянную тайную муку:

— Кто был твоим первым мужчиной?

Дэгни отстранилась, пытаясь вырваться из его рук, но он удержал ее.

— Нет, Хэнк, — строго произнесла она. Напряженное движение его губ сформировало улыбку.

— Я знаю, что ты никогда не ответишь на этот вопрос, но не перестану спрашивать, потому что никогда с этим не смирюсь.

— Спроси себя почему.

Реардэн медленно, проводя рукой по ее груди и вниз, до колен, словно подчеркивая свое право собственности и в то же время ненавидя его, ответил:

— Потому что… то, что ты позволяешь мне… Я не думал, что ты даже для меня… Но узнать, что ты позволяла это другому мужчине, хотела его…

— Ты понимаешь, что говоришь? Либо ты никогда не верил, что я хочу тебя, либо мне нельзя хотеть тебя, как я хотела его.

Он сказал севшим голосом:

—Да.

Дэгни резко вырвалась из его объятий и встала. Она смотрела на Реардэна сверху вниз, слегка улыбаясь:

— Ты знаешь, в чем твоя единственная настоящая вина? Ты не научился наслаждаться, хотя у тебя к этому величайшие способности. Ты слишком легко отказываешься от собственного удовольствия. Ты готов слишком многое терпеть.

— Он тоже так сказал.

— Кто?

— Франциско Д'Анкония.

Он удивился, что имя потрясло ее и она не сразу отозвалась:

— Он сказал тебе это?

Мы разговаривали совершенно о другом.

Через секунду Дэгни спокойно произнесла:

— Я видела, как вы разговаривали. Кто кого оскорбил на этот раз?

— Мы не ругались. Дэгни, что ты о нем думаешь?

— Думаю, он устроил это намеренно — заваруху, в которую завтра мы будем замешаны.

— Это я знаю. Что ты думаешь о нем как о личности?

— Не знаю. Я должна думать, что он самый порочный человек, которого я знаю.

— Должна? Но ты так не думаешь?

— Нет. Я не могу заставить себя поверить в это.

Реардэн улыбнулся:

— Это и странно. Я знаю, что он лгун, бездельник, повеса, прожигатель жизни, самый порочный, безответственный человек, которого только можно себе представить. И все же, глядя на него, я чувствую, что, если доверил бы кому-то свою жизнь, то только ему.

Дэгни открыла рот от удивления: