– Судороги бывают только со страху, – сказал я, – например, когда кто-то внезапно застает нас за этим делом. Ты это нарочно сделала. Да и когда случаются такие судороги, все исправляется каким-то расслабляющим уколом.
– Хорошо, – ухмыльнулась Соледад, – пусть так. Но я тебя все равно не отпущу.
– А если я захочу пи-пи?
– Тогда я позову своих парней, и они отрежут тебе эту штуку, – в этот момент мне припомнились страшные россказни Марселы, и я с большой внутренней тревогой, но внешне очень беззаботно произнес:
– Я и забыл, что твой любимый деликатес – это пенис, зажаренный на угольях с луком, перцем и под острейшим томатным соусом.
– Кто тебе это сказал? – спросила она очень серьезно, и тут я ощутил уже самый настоящий страх.
– Об этом говорит весь Хайди, – пробормотал я.
– Самое смешное, что это правда, – сказала она и отпустила меня на волю. Я поспешно лег рядом с ней.
– Ты действительно… – пробормотал я, не решаясь договорить.
– Да, – сказала Соледад, обвивая рукой мою шею, – я грешу каннибализмом, это правда. Я хочу попробовать все мыслимое и немыслимое. А мои люди, ужасаясь, одновременно видят во мне сверхчеловека. К тому же я удовлетворяю естественную женскую страсть – приготовить блюдо, которое никто не готовил. И еще – мне хотелось превзойти в жестокости самого Хорхе дель Браво. Его называют «людоедом», но он не съел ни куска человеческого мяса, а я съела фунтов двести. Ты просто не представляешь, какое наслаждение побеседовать с человеком, очаровать его, а потом убить, разделать и съесть!
– Со мной будет то же самое? – поинтересовался я на всякий случай.
– Не знаю! – лукаво улыбнулась Соледад. – Я еще не решила. Женское мясо вкуснее, мягче, особенно филейные части, прямо тают во рту. Немного напоминают молодого поросенка. Ты пробовал кочинильяс? Вот если приготовить с теми же приправами попку от Марселы или Синди, ты пальчики оближешь!
– А от Мэри не подойдет? – спросил я.
– Она жестковата. Когда мы баловались с ней в душе, я все время испытывала чувство, что это мужчина. Мышцы – их у нее много. Из нее получился бы неплохой фарш, из которого можно было бы сделать котлеты или колбаски. А кровяные колбаски из человечины – это просто объедение! Только надо уметь приготовить!
Странно, но меня не тошнило. Соледад рассуждала о людоедстве так, будто это было самое обычное дело, и у меня, как это ни ужасно, даже появилось подсознательное желание… попробовать.
– Когда приготавливаешь пенис, – продолжила свою кулинарно-каннибальскую лекцию Соледад, – очень важно, чтобы он был наполнен кровью и надо не дать ей стечь, когда отрезаешь его у живого человека. А резать надо обязательно у живого! Перед тем как его отрезать, надо возбудить его, затем перевязать натуго у самого корня, после чего просунуть сквозь мочеиспускательный канал спицу так, чтобы конец спицы просовывался чуть выше места перевязки. Резать надо много выше перевязки, а потом сразу же стянуть узел. С помощью спицы можно промыть и прочистить канал…
Вот эти подробности мне не понравились. Уж очень явственно я представил себе, как Соледад будет приготовлять свое фирменное блюдо из моего материала.
– А отчего ты такая кровожадная? – спросил я, проводя кончиками пальцев по остриям сосков ее грудей.
– Во мне течет кровь одного из индейских племен из группы караибов, которые очень любили кушать побежденных врагов. От этого и я люблю тоже. Это дурная наследственность, – поглаживая меня по груди, ответила Соледад. – Кроме того, у меня было очень бедное и жестокое детство. Меня бросили родители, я никогда не видела ни отца, ни матери. В приюте была жуткая и очень суровая дисциплина, сестра Долорес, которая им заведовала и обучала нас грамоте, зверствовала, как настоящая садистка. Правда, у нее не было