Атлантическая премьера

Гарднер обратил мое внимание на то, что отметка на экране наземного радара исчезла не одновременно с последней фразой, а несколько раньше. Его приятель, дежуривший на вышке, готов был под присягой поклясться, что отметка на радаре исчезла уже тогда, когда пилот вскричал: «Небо разверзлось!» Кроме того, последняя фраза «Господи, спаси и сохрани!» прозвучала так, будто вибрация прекратилась, то есть совершенно нормально, без дребезжащих заиканий…

Итак, прослушав запись, я понял, хотя и косвенно, что в салоне произошло нечто, ассоциировавшееся у какой-то пассажирки с деятельностью ведьм. В салоне – «все плывет». Это сказал, между прочим, бортинженер, то есть человек, который должен был знать и точно определить в терминах любую аварию или неполадку на борту. А он не говорит: «Пожар, разгерметизация, дым», он говорит: «Все плывет!» И в его голосе даже сквозь вибрацию ощущается изумление чем-то невиданным, фантастическим. И пилот тоже не мог определить, что творится у него в кабине:

«Муть в окнах… Похоже, потеют, но не то…» А разве мог пилот, даже попав в сильнейший флаттер, закричать: «Падаем вверх! Небо разверзлось!»? И не могла скорость расти, а самолет идти вверх, если были сброшены обороты двигателей! Тем не менее, если самолет и упал куда-то, то только на небо, ведь на земле-то его не нашли…

И тогда я предпринял логичный шаг: обратился к одному из специалистов НАСА, профессору Милтону Роджерсу. Этот едкий технократ, как водится, высмеял меня, пустопорожнего дилетанта.

– Знаете, мистер Браун, – сказал он мне, – я понимаю, когда такие сенсации муссируют газетчики. Но когда солидный бизнесмен, отец семейства, начинает размышлять о нечистой силе, это, ей-Богу, выглядит очень странно. Мы следим за огромным количеством действующих и «мертвых» спутников, причем все они имеют куда меньшие линейные размеры, чем «Боинг». Даже если предположить, что его каким-то невероятным образом выбросило в космос, то мы обнаружили бы его там намного быстрее, чем в пучинах океана. Ну а насчет того, что три женщины с вживленными микросхемами в мозгах, даже соединенные в какую-то цепь с помощью перстней, могут вызвать изменения в структуре пространства и времени – на это я могу только улыбнуться…

Уехав от Роджерса с полной убежденностью, что мне пора прекращать тратить время и деньги на бессмысленные изыскания, я все же оставил ему номер своего телефона. И через месяц услышал в трубке голос профессора:

– Мистер Браун, у меня для вас есть небольшая новость, не могли бы вы на уик-энд заехать в Хьюстон?

Когда я приехал туда, Роджерс посмотрел на меня без прошлой снисходительной ухмылки. Дело в том, что он нашел нечто действительно необычное.

– Я занимался совсем другим делом, – объяснял он мне, – работал с картами магнитосферы Земли, вычерченными на основании телеметрии со спутников. Вот район Бермудского треугольника, это за сутки до того, как произошла «ваша» катастрофа. Вот тот же район через сутки после нее. На глаз никаких изменений не видно. А вот эта часть магнитосферы в день катастрофы… Тут надо быть слепым, чтобы не заметить каких-то странных спирально-кольцевых структур… К сожалению, по времени с исчезновением самолета совпадает не совсем, это через три часа после катастрофы. А ваш самолет прошел этот район с интервалом в полчаса после того, который исчез, верно?

– Да, – кивнул я, – значит, это не может быть «дырой в пространстве»?

– Нет, «дыры» уже не было, иначе ваш самолет тоже нырнул бы в нее. Кроме того, эти кольцевые спирали охватывают такой обширный район, что, будь они «дырой», пропал бы не один десяток самолетов. Это только следы, так сказать, «круги на воде», разошедшиеся по магнитной сфере Земли и изменившие напряженность поля, зафиксированную приборами спутника. Но готов теперь поверить, что «дыра» была! И кажется, я нашел этому еще одно подтверждение.

Он подошел к своему компьютеру и, немного пощелкав клавиатурой, подозвал меня.

– Вот, мистер Браун, участок траектории одного из «мертвых» спутников, проходящий через район Бермуд. К сожалению, это единственный спутник, оказавшийся в непосредственной близости от места, где исчез «Боинг». Период обращения спутника – 85 минут. Белая линия на мониторе – это траектория витка, предшествовавшего катастрофе. Проецируется нормальная линия, никаких резких искривлений. А вот теперь, красным цветом, я показываю траекторию через 85 минут, то есть тогда, когда спутник оказался «свидетелем» катастрофы…

Красная линия шла чуть в стороне, но точно повторяла абрис белой, в уголке экрана мерцала дата «того дня» – уже девятилетней давности, и время: часы, минуты, секунды, десятые и сотые, неумолимо приближавшиеся к отметке 18.45…

– Вот оно! – вскричал профессор Роджерс. – Началось!

Красная линия стала искривляться. Она словно бы объезжала какое-то невидимое препятствие. Когда «препятствие» было обойдено, красная траектория вернулась на прежнее расстояние и, точно повторяя его абрис, двинулась дальше…