Атлантида

В субботу, 6 июня 1903 года, обычная монотонная жизнь форта Хасси-Инифель была нарушена двумя событиями равноценной важности: письмом от мадемуазель Цецилии С. и полученными из Парижа последними номерами «Journal officiel» французского правительства.

— Разрешите, поручик, — сказал старший вахмистр Шатлен, принимаясь за просмотр газет после того, как он сорвал с них бандероли.

Я ответил утвердительным кивком головы, будучи уже всецело погружен в чтение письма мадемуазель С.

«Когда эти строки дойдут до вас, — писала мне эта милая девушка, — мы с мамой, покинув Париж, будем уже в деревне. Если там, в Африке, мысль о том, что я скучаю здесь так же, как и вы, может служить вам утешением, то наслаждайтесь им. Grand-Prix уже состоялось. Я поставила на указанную вами лошадь и, естественно, проиграла. Третьего дня нас пригласил на семейный обед Марсиаль де ля Туш. Я видела там Элияса Шатриана, все такого же свежего и молодого. Посылаю вам его последнюю книгу, о которой довольно много говорят. Как кажется, семья Марсиаля де ля Туша списана в ней с натуры. Присовокупляю к своей посылке и последние произведения Бурже, Лоти и Франса, а также две-три модных кафешантанных песенки. Что касается политики, то уверяют, будто применение закона о конгрегациях натолкнется на серьезные затруднения. Ничего нового в театрах. Я подписалась на лето на „Illustration“.

В деревне просто не знаешь, что с собою делать. В перспективе — вечно одна и та же кучка идиотов для тенниса.

Я покажусь вам мало интересной, если стану писать часто.

Избавьте меня от ваших размышлений по поводу маленького Комбемаля. Я ни на грош не феминистка и охотно верю тем, кто говорит, что я красива, в особенности — вам. Но я, все же, свирепею, когда думаю о том, что если бы я позволяла себе с нашими деревенскими парнями даже четверть того, что вы, наверное, разрешаете себе с вашими Улед-Нейлями… Но довольно об этом. Бывают мысли, делающие людей неучтивыми».

Я дошел до этого места в послании сей эмансипированной молодой девы, когда восклицание возмущенного вахмистра заставило меня поднять голову.

— Поручик!

— В чем дело?

— Ну, ну! И хороши же они там, в министерстве, нечего сказать! Почитайте-ка.

Он протянул мне официальную газету. Я прочитал: «Приказом от 1 мая 1903 года, капитан запаса Андрэ де Сент-Ави причисляется к 3-му спагийскому полку и назначается начальником форта Хасси-Инифель».

Раздражению Шатлена не было границ.

— Капитан де Сент-Ави — начальник нашего форта! Он — комендант укрепления, которое никогда ни в чем нельзя было упрекнуть! Да что мы для них — мусорная яма, что ли!

Я был удивлен не меньше унтер-офицера. В то же время я заметил злое и вытянутое, как у хорька, лицо «белого негра"8 Гурю, исполнявшего в бордже обязанности писаря: он перестал царапать пером и слушал с угрюмым вниманием наш разговор.

— Вахмистр, — сухо произнес я, — капитан де СентАви — мой товарищ по производству.

Шатлен сделал под козырек и вышел из комнаты. Я последовал за ним.

— Полно, старина, — сказал я, хлопая его по плечу: — не надо дуться. Не забывайте, что через час мы отправляемся в оазис. Приготовьте патроны. Надо будет, по случаю нового начальства, основательно улучшить наш стол.

Вернувшись в канцелярию, я знаком отпустил Гурю, чтобы остаться одному. Я быстро докончил письмо мадемуазель С., а затем снова взял «Journal officiel» и прочитал вторично распоряжение министерства о назначении на форт нового начальника.

Я нес эту должность уже пять месяцев и, по правде говоря, хорошо справлялся со своим ответственным положением, будучи, вместе с тем, вполне доволен своей независимостью. Я могу даже сказать, нисколько себе не льстя, что под моим руководством служба шла совсем не так, как при капитане Дьеливоле, предшественнике де Сент-Ави… Этот капитан Дьеливоль был прекрасный человек, ветеран колониальной армии, служивший унтер-офицером во времена Доддсов и Дюшенов; но он питал большую слабость к крепким напиткам, а когда выпивал, то путал слишком часто все диалекты и был способен подвергнуть хаусса допросу на наречии сакалавов9. Никто в форту не был таким скупым в употреблении воды, как он. Однажды утром, когда он готовил, в присутствии старшего вахмистра, свой абсент, Шатлен, внимательно наблюдавший за стаканом капитана, с удивлением заметил, что жидкость побелела от влитой в нее в большем, чем обыкновенно, количестве воды. Он поднял голову, чувствуя, что происходит что-то необычное.

Неподвижно застыв и держа в руке наклоненный вниз графин, капитан Дьеливоль смотрел неподвижным взглядом на капавшую на сахар воду. Он был мертв.

В продолжение пяти месяцев, прошедших со дня смерти этого симпатичного пьяницы, в высших сферах совсем, казалось, не интересовались вопросом о его заместителе. Одно время я даже надеялся на приказ о закреплении за мною должности, которую я фактически занимал… И вдруг — это внезапное назначение…