Атлантида

Я чувствовал волчий голод.

Настольный колокол, на который мне указала ТанитЗерга, был под рукой. Я ударил в него. Появился белый туарег.

— Проводи меня в библиотеку, — приказал я ему.

Он повиновался. Пробираясь снова по лабиринту лестниц и коридоров, я понял, что без посторонней помощи я никогда не сумею в них ориентироваться.

Моранж, действительно, находился в библиотеке. Он читал с интересом какой-то манускрипт.

— Утерянный трактат святого Оптата, — сказал он мне. — О, если бы дон Гранже был тут. Смотрите: полупрописное письмо.

Я не отвечал. Мое внимание было отвлечено предметом, который я сразу же заметил на столе, рядом с рукописью.

То было орихалковое кольцо, точно такое же, какое мне дала накануне Антинея и какое носила она сама.

Моранж улыбнулся.

— Ну? — сказал я.

— Ну?

— Вы видели?

— Да, видел, — ответил Моранж.

— Она прекрасна, неправда лн?

— Против этого факта трудно возражать, — сказал мой спутник. — Я готов даже утверждать, что она настолько же умна, насколько красива.

Воцарилось молчание. Моранж спокойно вертел между пальцами орихалковое кольцо.

— Вы знаете ожидающую нас здесь участь? — спросил я.

— Знаю. Ле-Меж описал нам ее вчера в своем осторожном, полном мифологических образов, рассказе. Не подлежит сомнению, что с нами приключилась необыкновенная история.

Он помолчал, а затем, взглянув мне прямо в глаза, продолжал: — Я не могу себе простить, что увлек вас за собой. Единственная вещь, несколько смягчающая мое раскаяние, это — ваше благодушное отгошение к своему положению, которое я наблюдал вчера вечером.

Откуда было у Моранжа это знание человеческого сердца? Я ничего не ответил, дав ему таким образом лучшее доказательство правильности его наблюдения.

— Что вы намерены делать? — тихо спросил я его, наконец.

Он свернул манускрипт, уселся поудобнее в кресле, закурил сигару и сказал мне следующее: — Я зрело обсудил все обстоятельства дела. Пустив в ход немного казуистики, я установил свою линию поведения. Она очень проста и не допускает никаких возражений…

Для меня вопрос представляется в несколько ином виде, чем для вас, по причине моих религиозных взглядов, которые (я должен это признать) ведут меня по довольно опасному пути. Я не давал, конечно, никаких обетов, но, помимо житейской седьмой заповеди, воспрещающей мне телесную близость с женщиной, не состоящей со мною в браке, я не чувствую ни малейшей охоты к той принудительной работе, для которой хотел меня подрядить милейший Сегейр-бенШейх. С другой стороны, надо, однако, принять во внимание, что моя жизнь не принадлежит лично мне, и что я не могу располагать ею так, как всякий, ни от кого не зависящий, исследователь, путешествующий ради своей собственной цели и исключительно на свои средства. На меня возложено поручение, и я должен добиться определенных результатов. Следовательно, если бы я мог вернуть себе свободу, уплатив за нее установленный здесь страшный выкуп, то я согласился бы, по мере возможности, дать удовлетворение желаниям Антинеи. Мне известен широкий дух Церкви и, в особенности, конгрегация, к которой я стремлюсь приобщиться: мой образ действий был бы признан правильным и (кто знает!), быть может, даже похвальным. При подобных же обстоятельствах, святая Мария Египетская отдала, как вы знаете, свое тело лодочникам. И была за это возвеличена и превознесена. Но; поступая таким образом, она была уверена, что осуществит свои высокие намерения. Цель оправдывает средства… Мое положение — совершенно иное.

Я могу выполнить самые нелепые капризы этой дамы, и все же это не помешает мне быть занесенным в каталог красного мраморного зала под номером 54 или 55, если она предпочтет сначала обратиться к вам. Так что…

— Так что?

— Так что соглашаться было бы с моей стороны непростительной ошибкой.

— Что же вы намерены, в таком случае, предпринять?

— Что я намерен предпринять?

Моранж прислонился затылком к спинке кресла и, пустив в потолок клуб дыма, сказал, улыбаясь:

— Ничего… И этого достаточно. Дело в том, что в данном случае мужчина имеет над женщиной неоспоримое превосходство. В силу своей физической природы он всегда может ей отказать в иске. А она — нет.

И он прибавил, бросив на меня насмешливый взгляд:

— Заставить можно лишь того, кто этого желает.

Я опустил голову.

— Я пытался, — продолжал Моранж, — воздействовать на Антинею лучшими сокровищами тончайшей диалектики. Напрасный труд. Исчерпав все мои доводы, я ей сказал: «Почему именно я, а не Ле-Меж?» Она рассмеялась. «Почему не пастор Спардек? — ответила она вопросом. — Л е-Меж и Спардек — очень умные люди, которых я ценю. Но, — продекламировала она: Навеки проклят будь мечтатель, одержимый Бесплодной мыслью первым разрешить — О, глупый человек! — вопрос неразрешимый, Как с честностью любовь соединить.