Атлантида

На всем свете нет ни одного места, за исключением некоторых частей Калахари, которое было бы ужаснее этой каменистой пустыни. Да! Сегейр-бен-Шейх рисковал очень немногим, утверждая, что ни одна душа не решится нас преследовать в этом аду.

Хотя солнце уже взошло, но в воздухе все еще продолжали носиться огромные клочья черного тумана, который упорно не хотел исчезнуть. В моей голове с удивительной бессвязностью метались и сталкивались воспоминания.

Мне пришла вдруг на ум, слово в слово, следующая фраза: «Дику казалось» что с незапамятных времен, сидя на спине мехари, он только и делал, что рассекал темное пространство». Я тихо засмеялся. «Вот уже несколько часов,подумал я,-г как мне приходится быть в положении то одного, то другого литературного героя. Только что, болтаясь в ста футах над землей, я был Фабрицием из „Парской Чартозы“, цепляющимся за свою итальянскую башню. А теперь, восседая на мехари, я — Дик из „Угасающего света“, летающий через пустыню навстречу своим товарищам по оружию». Я опять засмеялся… потом вздрогнул, подумав о минувшей ночи, об Оресте в «Андромахе», который соглашается принести в жертву Пирра… Чем не литературный сюжет…

Сегейр-бен-Шейх рассчитал, что нам придется ехать неделю до лесистой страны ауэлимиденов, за которой начинаются травянистые степи Судана. Он хорошо знал достог инства своего дромадера. Танит-Зерга немедленно дала ему кличку: «Эль-Меллен» т. е. «Белый», так как на шерсти этого мехари не было ни одного пятнышка. Один раз он пробыл два дня без всякой пищи, срывая лишь то тут то там, ветку камедной акации, серые шипы которой, отвратителные на вид и достигавшие десяти сантиметров в длину, вызывали у меня серьезные опасения за целость пищевода нашего друга. Отмеченные на карте Сегейр-бен-Шейха колодцы были, действительно, на их местах, но мы находили в них лишь горячую желтоватую грязь. Ее хватало для верблюда, и мы, совершая в течение пяти суток чудеса воздержания, опорожнили только один из наших двух мехов.

С этой минуты мы могли считать себя спасенными.

В тот день, поблизости от одной из таких илистых луж, мне удалось уложить выстрелом из карабина газель с маленькими прямыми рогами. Танит-Зерга содрала с животного шкуру, выпотрошила его, и мы полакомились превосходным, хорошо прожаренным мясом. В то же время, маленький Гале, пользуясь нашими остановками в часы наибольшей дневной жары и шныряя между скалами, обнаружил в одной из впадин урана, — крокодила, живущего в песках Сахары, длиною около трех локтей, — и быстро свернул ему шею. Мангуст наелся до такой степени, что еле мог двигаться. Нам пришлось потратить целую пинту воды, чтобы облегчить ему пищеварение. Но мы сделали это очень охотно, потому что были счастливы. Танит-Зерга мне этого не говорила, но я видел, как она радовалась, убеждаясь, что я перестал думать о женщине в золотом и изумрудном псхенте. И, действительно, в те дни Антинея исчезла из моей памяти. Я думал тогда лишь об отвесных лучах, которых следовало избегать; о мехе из козлиной шкуры, который надо класть на час в углубление скалы, чтобы вода была свежей; о светлом счастье, которое охватывает все существо, когда кожаный стакан, наполненный спасительной жидкостью, приближается к губам… Я могу теперь громко сказать, громче кого бы то ни было: великие страсти, духовные или чувственные — удел людей, не чувстующих голода, жажды и усталости.

Было пять часов вечера. Страшный жар убывал. Мы вышли из глубокой впадины в скале, где сделали небольшой привал. Сидя на громадном камне, мы смотрели, как краснел запад.

Я развернул карту, на которой Сегейр-бен-Шейх обозначил наши переходы вплоть до самой дороги в Судан. Еще раз я с радостью удостоверился в том, что он указал нам правильное направление и что я точно ему следовал.

— Послезавтра вечером, — произнес я, — мы двинемся к тому пункту нашего маршрута, который приведет нас, на заре следующего дня, к уэду Телемси. Там нам уже не придется больше думать о воде.

Глаза Танит-Зерги сверкнули на ее исхудалом лице.

— А Гао? — спросила она.

— Мы будем на расстоянии одной недели пути от Нигера. А Сегейр-бен-Шейх сказал, что, начиная от Телемси, остальная дорога идет среди цветущих мимоз.

— Я знаю плоды мимозы, — заметила она: — это маленькие желтые шарики, тающие в руках. Но я предпочитаю цветы каперсовых кустов. Ты поедешь со мною в Гао? Мой отец Сонни-Азкия был убит, как я тебе уже говорила, ауэлимиденами. Но люди моего племени, вероятно, отстроили деревню. Они привыкли к месту. Ты увидишь, как тебя там примут.

— Я поеду туда, Танит-Зерга, поеду, обещаю тебе. Но и ты должна мне обещать…

— Что? Ах, я догадываюсь. Ты, видно, принимаешь меня за дурочку, если считаешь способной говорить о вещах, могущих причинить огорчение другу.