Вскоре все приготовления были окончены; оставалось возложить последнюю розу. Елена предоставила этот священный долг Атлантис и отошла к мадам Каудаль, которая тихо плакала, закрыв глаза платком. Рене занял ее место и, взяв руку своей невесты, тихонько пожимал ее, желая придать ей силы этим дружеским пожатием. Патрис держал пульс умирающего, заметно слабевший с каждой минутой.
Вдруг Харикл открыл глаза и встретил взгляд дочери, с любовью устремленный на него; кроткая улыбка разлилась по его лицу, затем веки его сомкнулись навечно.
— Все кончено! — проговорил доктор подавленным голосом.
Несколько минут прошли в благоговейном молчании; веяние смерти охватило всех невольным трепетом. Атлантис очнулась первая и, освободив свою руку из руки жениха, сняла со стены золотую арфу и стала против смертного ложа своего отца.
Опустив прелестную головку, она как бы собиралась с мыслями; затем ее тонкие пальчики скользнули по струнам, вызвав из них какие-то неуверенные аккорды. Но вскоре ее звучный голосок слился со звуками арфы в красивой музыкальной фразе.
Атлантис пела о величии своего народа, о его процветании, о страшном биче, обрушившемся на них и унесшем в могилу ее мать, оставив в живых только отца и ее. Она воспела Харикла, его добродетели, его знания, его мужество, его смерть, полную такого же величия, как и вся его жизнь. Она пела о своей готовности исполнить волю отца и последовать на землю за своим будущим мужем.
Ее песня напоминала волшебную поэму древности, так же как и сама мелодия, представлявшая образец древней античной музыки.
Но вот замерли последние аккорды, и Атлантис умолкла, погруженная в глубокую задумчивость. Арфа упала к ее ногам.
Последний долг был исполнен, оставалось исполнить и последнюю волю почившего — покинуть немедленно его тихую обитель. Патрис и Рене решили ускорить тяжелые минуты. Атлантис не шевелилась. Рене поднял арфу, повесил ее на стену и, подойдя к невесте, взял ее за руку и подвел ее к умершему для последнего прощания. Она поцеловала бледную, холодную руку отца, и Рене увлек ее за собой по направлению к выходу. Она беспрекословно и как-то машинально повиновалась.
Ровно через час после кончины Харикла наши путешественники вступили в туннель.
ГЛАВА XXII. Возвращение к свету. Заключение
Почва туннеля, по которому шли наши путешественники, была покрыта мягким золотистым песком, напоминавшим бархатные ковры, а стены — дивными вьющимися растениями, которые очаровывали своей красотой. Елена с удовольствием остановилась бы полюбоваться ими, но Рене и Патрис, испытывавшие смутное беспокойство, не позволяли ей замедлять шаги, торопясь выбраться из таинственного туннеля, ярко освещенного электричеством, которое они, следуя наставлениям умершего, зажгли перед вступлением в него.
Первую половину пути путешественники совершили в полном молчании, под впечатлением только что пережитого ими грустного события. Картина смерти запечатлелась перед их глазами слишком сильно и представлялась им и теперь. Атлантис шла быстро легкой поступью богини, погруженная всецело в созерцание своего прошлого; на ее чело легла печать тайной грусти, придававшей особую трогательность ее красоте. Она не замечала ничего окружающего, снова переживая всю прошедшую жизнь и готовясь к будущему. Она давала себе слово заслужить любовь своей новой семьи, сделаться действительно сестрой Елены и любящей дочерью для мадам Каудаль. Елена, уважая молчаливую скорбь своей подруги, шла молча около нее, но они обе чувствовали, что без слов понимают друг друга. Временами только, когда слезы застилали глаза Атлантис, Елена нежно пожимала ей руку, давая почувствовать, что, потеряв отца, она нашла любящую сестру. Атлантис обращала к ней тогда свой взор, отуманенный слезами, но полный любви и нежности, и взаимное влечение, которое они почувствовали друг к другу с первого взгляда, теперь возрастало с каждой минутой и превращалось в серьезную привязанность.
Мадам Каудаль следовала за молодыми девушками, поддерживаемая Рене и Патрисом, а сзади них торжественно выступал Монте-Кристо в сопровождении Сакрипанти. Кермадек замыкал шествие, тихонько насвистывая какую-то бретонскую песенку.
Таким образом прошло два часа; путешественники подвигались вперед так же молчаливо, но вот стены туннеля раздвинулись, и они очутились в просторной, высокой ротонде, посредине которой помещался каменный стол, окруженный выступами утесов, заменявших стулья.
Несмотря на пламенное желание выбраться скорее на свет Божий, мадам Каудаль так изнемогла от ходьбы, что должна была согласиться на отдых. Кермадек тотчас разостлал один из ковров, составлявших его ношу, и дамы расположились на нем.
— Здесь, право, очень недурно, — проговорила мадам Каудаль, — и даже, надо признаться, я чувствую маленький голод и с удовольствием закусила бы чем-нибудь, хотя это и несвоевременно и не входит в мои правила.