Атлантида

Нет, сегодня другой день — поминовения. Она старается не напоминать о нем матери. Но княгиня знает про этот день и, следуя тайному сговору, устраивает все так, чтобы мать с утра до поздней ночи была занята в замке. Она читает князю, дает советы княгине и ее белошвейкам, разбирает вместе с доктором Оллантагом книги в библиотеке или помогает ему чистить в небольшом зеленом кабинете старинные ювелирные изделия, которым пять или даже более веков.

— А вы, фройляйн Паулина, намерены и впредь чтить этот день?

— Да, покуда я жива.

— Но как же вы пойдете сейчас на кладбище? Переждите грозу, вот-вот начнется дождь.

— Грозы скорей всего не будет, — ответила Паулина, — в здешних краях такое случается нередко.

— А когда придет ваша матушка?

— Сегодня она не вернется, заночует в замке. Так повелось уже давно.

— Выходит, вы хотите оставить меня совсем одного? Сказать по правде, фройляйн Паулина, мне страшно. Не знаю, в чем дело, но сегодня меня пугает даже упавший с дерева лист. Я пойду с вами. Подождите меня внизу.

Когда Паулина удалилась, Эразм быстро оделся. Жуткая тишина не отступала. Эразму казалось, будто тишина, следуя воле Творца, становилась все более всеобъемлющей, дабы слово божественного откровения было воспринято с подобающей торжественностью. Впрочем, дрожь самого творения нисколько не утихала.

— А может, мы все-таки немного подождем? — спросил Эразм бледную хозяйскую дочь, когда та снова вошла к нему в комнату.

— Если вы не останетесь дома, — возразила она, — нужно предупредить работника.

Эразм заявил, что дома он ни за что не останется. На всем белом свете не сыскать столько историй о духах и привидениях, сколько их теснится сегодня у него в голове. Из сада ему машет рукой Женщина в белом, Лесной Царь заглядывает через ограду, дух отца Гамлета, громыхая латами, поднимается по лестнице.

— Паулина, давайте-ка поскорее уйдем отсюда!

— Господин доктор, вы не упомянули того печального духа, который все еще не обрел покоя здесь, в доме, — сказала Паулина, сев в кресло и уронив голову и руки на стол; послышалось ее громкое, прерывистое дыхание.

«Как странно, — подумал Эразм, — все точно сговорились исповедоваться мне». Он машинально положил руку на голову Паулины, ощутив ладонью ее гладкие волосы.

И было ли это бледное существо и в самом деле столь безобразным, как это казалось ему и всем тем, кто вообще удосуживался его заметить? Слушая ее взволнованный рассказ о страданиях отца, которого она очень любила, он понял, как трудно однозначно ответить на этот вопрос. Трагическое душевное состояние, в которое впал ее отец в силу каких-то таинственных обстоятельств и к которому она относилась с неизменным участием и состраданием, словно по волшебству отражалось на ее лице быстрой сменой выражений любви, горя, сожаления, утешительной безучастности, тайного негодования и гнева, благодаря чему лицо становилось значительным и даже красивым. А кому не ведомо, какую власть над мужчиной обретает сотрясаемая рыданиями, задыхающаяся от горечи, тающая от жалости и умиления женщина.

В последние, самые темные годы своей жизни смотритель очень привязался к дочери. Ничего не объясняя, Паулина рассказала, как отец исчез в день крестин Вальтера. Вернувшись домой некоторое время спустя, он упорно молчал о причине своего отсутствия. Однако у Паулины вырвалось:

— Нет, мать ему была очень дорога. Никакие муки на свете не заставили бы его сказать о ней хоть одно дурное слово!

Выговорив это, Паулина разрыдалась. И вдруг послышался страшный грохот, сотрясший балки дома. Почти в то же мгновение дверь распахнулась, листы рукописи взлетели к потолку, с этажерки свалилась ваза, а занавески отлетели до середины комнаты. За окном хлынул ливень. Эта чертовщина длилась с четверть минуты, а потом все стихло.

— Какой-то сатанинский ветер, — проговорил Эразм, с трудом приходя в себя.

И для него было истинным облегчением услыхать из сада бодрый голос Жетро:

— С добрым вечером!

Паулина вскочила и выбежала из комнаты. Она точно лишилась дара речи и дрожала всем телом. Жетро быстро поднимался по скрипучей лестнице.

— Вот что я хочу сказать вам, Жетро, — так приветствовал Эразм друга. — Как бы то ни было, я отсюда не съеду. Я не дам запугать себя демонам, что тщатся унизить достоинство человека, лишив его остатков разума, коими он, увы, еще обладает. Нет, дорогой мой Жетро, я выстою. И все же готов поклясться честным словом, что в проеме вот этой двери за миг до того, как вы окликнули меня из сада, стоял призрак смотрителя.

— Ничего удивительного, ведь вы день и ночь бредите Гамлетом. Так оно и должно быть. Великих проблем театра не решишь, полагаясь только на доводы холодного рассудка.

— Прекрасно, но лишь бы мне не сойти при этом с ума.