Не могу с этим согласиться. Если циклопы – это аримаспы (призываю в свидетели Страбона!), то феакийцы жили рядом с аримаспами. Думаю, они жили в устье Дуная, который втекает в Чёрное море двумя рукавами. Тогда Схерия – земля, защищённая с двух сторон потоками Дуная.
Здесь жило племя агафирсов. Обычаи агафирсов схожи с обычаями феакиян, об этом можно судить по рассказу Геродота: «Агафирсы, напротив, отличаются самыми мягкими нравами и очень охотно носят золотые украшения; женщинами агафирсы пользуются сообща, с тою целью, чтобы быть братьями между собою и родными и не возбуждать друг в друге ни зависти, ни вражды». Когда аргонавты оказываются у феакийцев, они также отмечают, что местные жители любят носить золото.
Описание нравов агафирсов напоминает фантазии утопистов об общности жен в идеальном обществе. Для Гомера общество феакиян также идеальное общество, пример для подражания, но он не удерживается и начинает подтрунивать над фривольностью их нравов.
И вновь перед нами пародия на приключение аргонавтов. Аргонавты в гостях у феакиян, разумеется, соблюдали приличия, но не таков был Одиссей!
Одиссей спал у берега реки (вероятно, Дуная). И тут к берегу с подругами приехала царевна Навсикая. Навсикая и её подруги стирали бельё – свадебные платья и сорочки. Потом купались. «Они искупались в реке и, натершись елеем, весело сели на мягкой траве у реки за обед свой…»
Купальников в то время не носили, так что всё последующее действие девушки были нагими. Гомер сравнивает подруг с нимфами и превозносит прелесть Навсикаи, которая «красотою девичьей всех затмевает».
Мячик, случайно брошенный во время игры рукой Навсикаи, разбудил Одиссея. В переводе В. А. Жуковского последующие действия Одиссея выглядели так: он «жиловатой рукой… свежих ветвей наломал, чтоб покрыть обнажённое тело». Но на самом деле Гомер сказал проще: «С листьями ветку в чаще сорвав могучей рукою, чтобы на теле прикрыть обнажённое стыдное место, быстро пошёл он…» (так это место звучит в точном переводе П.А. Шуйского). Одиссей шёл «как лев, с налитыми кровью глазами, который идёт на быка».
Вид его – голого, облепленного тиной – испугал подруг Навсикаи, они убежали. Но сама царевна не убежала и стала говорить с более чем легко одетым Одиссеем. А Одиссей в это время размышлял, сразу обнять колени Навсикаи или немного подождать: «Одиссей же не знал, что приличней: оба колена обнять у прекраснокудрявыя девы? Или, в почтенном встав отдаленьи, молить умиленным словом её…»
Однако положение его было плачевным, и он не рискнул «обнять колени», он обратился к Навсикае с просьбой о помощи, причём осыпал её комплиментами, сравнил с юной пальмой, с Артемидой и прочее, и прочее.
Навсикая была очарована, она позвала подруг. Вместе с подругами она стала заигрывать с чужеземцем. Одиссея потянули в воду, якобы для того чтобы отмыть. Но Одиссей устал, ему не до игр. Вновь Гомер смеётся над своим героем. Теперь Одиссей молит о пощаде:
После этого приключения героя приняли в царском дворце. Одиссея, ещё не пришедшего в себя, попросили принять участие в атлетическом состязании. Его осыпали градом насмешек, чтобы раззадорить, а потом, проигравшего, осмеять.
Но тут Одиссей показал, что он не простой смертный, а герой. Он так далеко бросил мяч, что все изумились. И, конечно же, ему помогла в этом пустяшном деле сама Афина Паллада.
Гомер и тут не удержался и подшутил… над самой богиней. Он заставил Афину явиться на поле состязаний в образе старика, а потом описал, как она, кряхтя и задыхаясь, бегала по всему полю и измеряла расстояние, которое пролетел мяч Одиссея.
Потом при дворе царя феакийцев Одиссей рассказал историю своих странствий, причём наплёл с три короба. Феакийцы, умилённые рассказом, одарили Одиссея и проводили его до самой Итаки. Казалось бы, здесь должен был последовать длинный рассказ о путешествии Одиссея к Итаке: через три моря и два пролива. Ничего подобного. Всё путешествие Одиссей совершил во сне. Заснул он, взойдя на борт (после возлияний в дворце Алкиноя), а проснулся уже на Итаке.
Гомеру показалось неуместным рассказывать о столь долгом путешествии. И он вышел из этого положения с блеском и юмором. Гомер сослался на фантастическую скорость корабля феакийцев: «сокол быстрейший его не догнал бы в полёте, так он стремительно, зыбь рассекая, летел через море». Этот полёт напоминает полёт барона Мюнхгаузена на ядре. Корабль летел так быстро, что он, достигнув Итаки, «целой почти половиною на берег вспрянул».