«Атлантида» вышла в океан

Зеленая машина с номером шесть на борту выскочила на мгновенье и со скоростью сто пятьдесят километров в час исчезла за очередным поворотом. Водитель в синем шлеме и закрывавших пол-лица очках слился с рулем.

— Кларк! — завопили на трибунах.— Кларк!

Маккензи с трудом перевел дыхание. Он осмотрелся. Перед ним на фоне густого зеленого леса красные извивающиеся буквы взывали: «Кто любит скорость — любит шины «Маккензи»! Над ним, в жарком, синем небе покачивались аэростаты в форме шин «Маккензи». Половина присутствующих надела на голову козырьки с надписью «Маккензи».

Солнце палило нещадно. Зрители без конца осушали банки с пивом и бутылки кока-кола, которые разносили мальчишки в желтых комбинезончиках.

А гонка продолжалась. Уже на первом круге Кларк опередил ближайшего соперника более чем на сто метров.

Пятый круг, десятый, пятнадцатый...

Катастрофа произошла на шестнадцатом...

И словно по иронии судьбы напротив трибуны, где стоял Маккензи. Здесь был особенно крутой поворот.

Кто мог потом сказать, почему это случилось? Гонка состоит не только из рева мотора и бешеных скоростей. Есть еще «мелочи» — гонщик должен одновременно следить за показателем оборотов, за спидометром, за дорогой, рассчитывать расстояние до несущихся навстречу виражей... Он должен прослушивать звук мотора с такой же чуткостью, с какой дирижер — игру своего оркестра. Он должен переключать скорости точно в назначенное мгновенье, ни на долю секунды раньше или позже; он должен выжимать на поворотах все, что может дать машина, каждый метр, и брать виражи с точностью, при которой лишний километр скорости выбросит его за кювет.

Нервной энергии, которой требует одна гонка, иной человек не израсходует за полжизни.

Зеленая машина, мчавшаяся впереди своих соперников уже на добрых два километра, не удержавшись в вираже, неожиданно с диким ревом свернула в сторону, взлетела, словно ракета, и, оставляя за собой огненный след, врезалась в толпу зрителей у дороги. Грохот взрыва заглушил отчаянные крики. Все произошло менее чем за секунду. На какое-то мгновенье наступила мертвая тишина, которая тут же была разорвана ревом мотора очередной приближающейся машины.

Завыли сирены санитарных автомобилей, примчались пожарные, полиция, фото- и кино-репортеры, толкая друг друга, бросились к дымящемуся кровавому месиву из металла и тел...

А надо всем по-прежнему синело безмятежное небо с шинами «Маккензи». По-прежнему по кольцу с ревом неслись машины...

Все пришло в движение, только Штум неподвижно застыл с заячьей лапкой в руке.

Маккензи не помнил, как, яростно разбрасывая людей, он подскочил к месту катастрофы, Кларка уже увезли. Отца допустили к нему лишь через час, но как ни старались врачи, они не смогли скрыть чудовищных следов катастрофы на мертвом лице.

...Кроме Кларка, погибло тринадцать зрителей, в том числе трое детей, сорок человек было ранено.

Провели следствие. Дежурного по трассе дисквалифицировали; механиков, готовивших «Талбот» Кларка, уволили. Штум, главный виновник несчастья, как установило следствие, получил три года тюрьмы. Залог за него, чтоб он мог остаться на свободе, никто не внес.

Через месяц после похорон сына Маккензи уехал в Европу, затем в США, в Южную Америку, вернулся лишь через полгода, чтобы получить еще один удар...

Несмотря на то, что Маккензи внешне оставался по-прежнему шумным, властным, гибель сына потрясла его. Он понимал, что Робби не преемник, что все с таким трудом возведенное здание могущества после его, Маккензи, смерти развалится на куски.

Но главным было даже не это. Мучили мысли о Кларке, о своей вине, и он глушил их, прогонял, еще больше работая, путешествуя, развивая во всех областях своей коммерческой империи бурную деятельность, зарабатывая все новые миллионы, создавая компании, расширяя предприятия. И все это делал, заведомо зная бессмысленность своих действий.

Оставшийся сын не стал ему дороже. Наоборот, Маккензи, по логике эгоиста, переложил на него часть своей собственной вины. Ну, почему погиб лучший, настоящий, а остался никудышный, слабый, ненадежный? Этот бездельник, бабник и кутила! Истинный паразит!

И когда на третий день после возвращения Маккензи домой начальник городской полиции позвонил ему ночью, сказав, что нужно немедленно встретиться, Маккензи сразу понял, что речь пойдет о Робби.

Начальник полиции приехал в штатском, сам за рулем машины. Он вошел, не снимая пальто, озабоченный и мрачный и, даже не заметив предложенного коньяка, приступил к делу.

— Вот что, Грегор,— сказал он,— я тебе многим обязан, благодаря тебе я стал богатым человеком.

— Но...

— Нет, нет, не перебивай! Конечно, на следствие по делу той катастрофы во время автогонок ты не можешь пожаловаться, но все же я у тебя в долгу. Слушай внимательно — времени в обрез.

И начальник полиции рассказал следующее.

Два месяца назад на один из пустынных пляжей волны вынесли тело утопленницы. При осмотре трупа выяснилось, что девушка не утонула, а была забита до смерти плетьми.