Атлантида. Забытый. Прокаженный король. Владелица ливанского замка. Кенигсмарк. Дорога гигантов. Соленое озеро

— Я мог бы, господин аббат, напомнить вам, что под этот кров я был принят благодаря вашему покровительству. Но мне противно прибегать к доказательствам ad hominem. Можете вы мне сказать, чем вредит мое присутствие интересам миссис Ли, интересам, которые, из элементарного чувства благодарности, по меньшей мере так же дороги мне, как они могут быть дороги вам?

— Господин пастор, — сказал отец д’Экзиль, — я рассчитывал, когда ввел вас сюда, что ваше присутствие ускорит отъезд миссис Ли, а не задержит его. Я не знаю, достаточно ли ясно я выражаюсь. Если бы я мог угадать, что лейтенант Рэтледж уедет в течение недели…

Аннабель покраснела. У пастора вырвался жест целомудренного протеста.

— Если бы я мог это угадать, — с силою повторил иезуит, — то, дорогой господин Гуинетт, несмотря на вашу скорбь, несмотря на Прощание Адольфа Моно, несмотря даже на Эмерсона, вы бы никогда, слышите ли, никогда не могли рассчитывать на то, чтобы войти в этот дом. Я говорю это с ясностью, которая не может не коснуться души человека, столь предубежденного против двусмысленной речи.

— Констатирую, — сказал пастор, — что вы сыграли тогда маленькую комедию, которая обращается против вас же. Предоставляю миссис Ли судить о таком поведении. Но что я могу тут сделать?

— Вы можете уехать, — сказал монах. — Ваша должность призывает вас к вашим солдатам.

— Уже очень давно ваша должность призывает вас к вашим индейцам, — кротко сказал пастор, — так что вы не имеете права противопоставлять мне подобный аргумент. Но после всего, — сказал он, внезапно возвышая голос, — по какому праву вы требуете у меня ответа? Неужели миссис Ли дала вам это право? В таком случае мне нечего больше сказать. Говорите, миссис Ли, говорите, — пылко продолжал он. — Сейчас я умолял вас, чтобы вы молчали. А теперь заклинаю вас, говорите! Скажите, вы дали мандат этому господину так со мною обращаться?

— Я действительно получил этот мандат, — сказал, начиная выходить из себя, иезуит, — и получил его от человека, имевшего на то право. Я получил миссию не уезжать из этих мест, пока хозяйка сама не покинет их. Не так ли, сударыня?

Аннабель не отвечала.

— Какой же опасности подвергается здесь миссис Ли? — спросил пастор.

— Господин пастор, — иронически отвечал иезуит, — должен ли я напомнить вам об отвращении, которое напало на вас самих и которым вы поделились со мною в тот день, когда я встретил вас на берегу Иордана? Если пребывание в Соленом Озере не совсем прилично для методистского пастора, то почему вы думаете, что оно подходит для молодой дамы, католички?

— Теперь моя очередь напомнить вам, что вы мне ответили тогда, — любезно сказал Гуинетт: — Мы носим опасности в себе самих. И, как мне кажется, мы поступаем несправедливо относительно миссис Ли, если предполагаем в ней столь слабую душу…

— Господин пастор… — сказал, теряя терпение, иезуит.

Но он сдержал себя. Ему удалось даже улыбнуться.

— Как я жалею о нашей напрасной ссоре! Не лучше ли рассмотреть прямо факты? Видите ли, господин Гуинетт, я обещал, и миссис Ли знает это, охранять ее и помочь ей выехать из Соленого Озера. Вы, с другой стороны, это, правда, — и звук его голоса имел в себе что-то невыразимое, — по состоянию своего здоровья не можете сейчас уехать из города.

— Не правда ли? — порывисто спросила Аннабель.

— Хорошо! Но нет ли способа уладить все это? Пусть миссис Ли уезжает! А вы можете остаться здесь. Ее отъезд вовсе не влечет вашего отъезда. Ее уход, конечно, незаменим, но в конце концов должны же найтись в Соленом озере сиделки, которые могли бы ее заменить, если не в отношении усердия и преданности, то, по крайней мере, в отношении фактического ухода. Мне кажется, например, что Сара Пратт…

Отец д’Экзиль говорил вполне чистосердечно и не заметил исполненного ужаса взгляда, который бросил на него Гуинетт, или, если заметил, не понял причины его.

— Сара Пратт или Бесси Лондон, или всякая другая, — продолжал он, — если допустить, что мужского ухода недостаточно.

— Я никогда не буду помехой покою миссис Ли, — изменившимся голосом сказал Гуинетт.

— Я никогда не сомневался в этом, — ответил отец д’Экзиль.

— Ну, что же, кажется, все затруднения теперь устранены?

Наступило молчание, во время которого иезуит считал, что он выиграл дело.

Тогда послышался отчетливый и дрожащий голос Аннабель, которая говорила:

— Я не уеду из этого дома, пока совершенно не восстановится здоровье мистера Гуинетта.

— Значит, вы будете жить здесь столько времени, сколько ему захочется, — хладнокровно констатировал отец Филипп.

— Господин аббат, — кротко произнес Гуинетт, — вы как будто переступили через все границы.

— Вы на самом деле переступили их, — сказала Аннабель Ли.

Преподобный, очевидно, понял, что наступил момент, когда ему надо сделать решительный ход.

— Вы, конечно, поймете, сударыня, что мое присутствие под вашим кровом отныне несовместимо с присутствием этого господина.

— Я сам того же мнения, — сказал отец д’Экзиль, в эту минуту не сомневавшийся в успехе.