«Атланты держат небо...». Воспоминания старого островитянина

Услышав ее как-то случайно в застолье, тогдашний замдиректора по режиму нашего Института Океанологии, Виктор Иванович Волокитин, полковник КГБ, дружески похлопав меня по плечу, сказал с улыбкой: «Правильно, Саня, песню твою запретили, – она с душком». Вообще, с замами по режиму мне везло почти так же, как и с авторами пьес. Буквально через год новый наш «режимник», тоже, конечно, полковник, – коренастый и плотный, с густыми вьющимися волосами, низким лбом римлянина и густым румянцем постоянно пьющего человека, вызвал меня к себе в кабинет. Закрыв за мной тяжелую бронированную дверь, он достал из такого же бронированного сейфа толстую папку с какой-то перепиской. На одной из бумаг в правом верхнем углу красовался гриф «совершенно секретно». Рядом с папкой он неожиданно положил извлеченный из того же сейфа уже знакомый мне номер красочного журнала «Наука в СССР», печатавшегося на четырех языках и рассчитанного на заграницу. Как раз в этом номере были опубликованы две мои научно-популярные статьи и стихи. В числе опубликованных было стихотворение «След в океане». «Вот, полюбуйтесь, это ведь ваши стихи?» – сунул он мне под нос раскрытый журнал. На открытой странице жирным красным карандашом были подчеркнуты несколько строк из этого стихотворения:

Ученые немало лет
Гадают за закрытой дверью,
Как обнаружить этот след,
Чтоб лодку выследить, как зверя.
Среди безбрежной синевы
Их ожидают неудачи,
Поскольку нет следа, увы,
И нет решения задачи.

«Так вот, – внушительно произнес мой собеседник, налюбовавшись моим недоумением и похлопав короткопалой рукой по папке с документами. – Из-за этой вашей публикации уже полгода ведется специальная переписка между ВПК, КГБ и Академией Наук. Поскольку вы являетесь сотрудником Института Океанологии, то прочитавший ваши стихи по этим строчкам может догадаться, что в нашем институте ведутся закрытые работы по обнаружению подводных лодок по их турбулентному следу. А это уже – разглашение государственной тайны. Понимаете, какие последствия это должно иметь для вас?»

Я побледнел. «Однако, – продолжал полковник, – тщательная проверка вашего досье показала, что вы к таким работам никогда доступа не имели и ознакомиться с этими строгорежимными материалами не могли. Как же вы ухитрились так точно сформулировать задачу, да еще в стихах?» – «Это просто случайное совпадение, – залепетал я. – Вот ведь Жюль Верн еще в XIX веке сколько всего разного напридумывал наперед и очень точно». – «Ну что же, – без тени улыбки произнес мой собеседник, – мы и товарища Жюля Верна привлекли бы к ответу, попади он к нам. В общем, так. Решено в отношении вас ограничиться пока профилактической беседой. А вы идите, но впредь на скользкие и опасные темы стихи не пишите».

Что же касается Владимира Малыщицкого, то он был все же из театра изгнан и долгие годы перебивался работой с полусамодеятельными театральными коллективами в Ленинградской области. Я встретился с ним снова в 2008 году, когда тогдашний губернатор Петербурга Валентина Матвиенко милостиво предоставила его театральному коллективу помещение для студии – бывший кинотеатр «Луч» на улице Восстания, неподалеку от станции метро «Чернышевская». Володя сильно постарел, осунулся и сгорбился, но характер его остался, как прежде, несгибаемым. В своем крошечном театрике с деревянными лавками на три ряда он успешно ставил «Вишневый сад», «Плач по Грибоедову» и другие спектакли. Я и понятия не имел, что он в это время уже был смертельно болен. Встрече со мной он обрадовался и тут же заказал мне песни для своей будущей новой постановки по пьесе А. Н. Островского. Я написал для спектакля четыре заказанные Володей песни, но уже назначенная премьера не состоялась. В день премьеры на сцене стоял открытый гроб с главным режиссером. Владимира Малыщицкого не стало.