Атланты и кариатиды

Поля следила теперь за дочкой, за ее настроением особенно внимательно. Раньше не нравилось ее уныние, теперь иной раз не нравится ее чрезмерная веселость, потому что за ней часто таится тревога, страх. Эти слезы и в особенности детски-наивный возглас: «Зачем я полюбила такого дурака?» — обрадовали мать. Значит, ничто не поколебало ее любви. Любит по-прежнему. Значит, все еще может наладиться. Только надо проследить, чтоб она и в самом деле какой-нибудь непродуманно-резкой выходкой не оттолкнула парня. Поля совсем успокоилась, когда узнала, что случилось в институте. Вадим нагрубил Максиму Евтихиевичу на экзамене, и тот выгнал его из аудитории. Вадим, вместо того чтобы, успокоившись, извиниться, бегал к декану жаловаться. И вот этого Вера не может простить. Вера даже и мысли не допускает, что дядя Максим способен поступить несправедливо.

Поля успокоилась, но подумала с легкой обидой на Максима: «Зачем ему сейчас цепляться к этому парню, когда все так неопределенно? Неужели не понимает, что это может не лучшим образом отразиться на отношениях Вадима и Веры? Ведь она вон какая: за своего кумира готова с кулаками кинуться на любого».

А тут еще нелады между Виктором и Максимом. Несколько дней назад Виктор вернулся с совещания в обкоме возбужденный и взволнованный, сгоряча закинул проекты на шкаф. Поля сразу поняла, что случилось недоброе, что мужа обидели, наверно, осудили его идею застройки Заречья. Но знала, что сразу у Виктора лучше ничего не спрашивать: раскричится, наговорит глупостей и потом будет еще больше расстраиваться. Пускай оттает, смягчится. Заряда злости, обиды, гнева у него хватит ненадолго.

В самом деле, после ужина и неплохого фильма, который он смотрел по телевизору, настроение у Виктора заметно улучшилось. И Поля решилась спросить так, чтоб не слышали дети, что же случилось в обкоме.

Он помрачнел, попробовал уклониться.

— Ничего не случилось.

— Если это партийная тайна, можешь не говорить. Но настроения своего ты от меня не скроешь, как ни старайся. Много соли мы с тобой вместе съели, Витя, чтобы не понимать друг друга.

Тогда он рассказал, кто и чем обидел его.

Поля удивилась. Знала, что можно смертельно обидеть человека одним словом, самым простым. Все зависит от того, когда, где, как сказать это слово. Но из того, что рассказал Виктор, она не почувствовала, чтоб «картинки», как назвал его листы Максим, было словом, которое могло так больно ранить взрослого, не лишенного чувства юмора человека. Она всегда боялась проявления мелочности, мнительности у детей, мужа, у себя. Ржавчина эта появляется неприметно, а разъедает характер быстро и основательно.

Поля тогда никак не могла понять, за что же обиделся Виктор на Максима. И от этого мучилась: так, кажется, знает она своего мужа, а выходит, что и в его душе есть еще тайны, которые требуют разгадки.

А вот теперь, слушая, как Вера во всем обвиняет Вадима, она вспомнила слова мужа: «Он точно производит психологический эксперимент. Над всеми, кто его окружает». Кажется, она в чем-то поняла Виктора. И мысленно укоряла или просила Максима: «Нам не нужны никакие эксперименты. Пускай они, молодые, сами разберутся. Тут я больше верю в мудрость их сердец, чем в ваш разум».

Вера сама за ужином рассказала отцу о происшествии в институте, правда, без слез уже и без особенного возмущения Вадимом.

Виктор сказал с иронией или одобрением — нельзя было понять:

— Наполеон.

— Почему Наполеон? — удивилась Вера.

Отец не ответил.

Теперь, когда прошло несколько дней и было время спокойно подумать, Шугачев понял, что его обидели не слова. Там, в обкоме, он почувствовал, что целый год жил в воображаемом мире, оторвавшись от действительности. А кто его, такого земного, вознес в небеса? Максим. Он зажег надежду, что они получат разрешение на экспериментальную застройку Заречья. И подбрасывал в огонь сухой хворост. Надежда превратилась в уверенность, и он, Шугачев, как наивный дипломант, целый год создавал на бумаге, в мыслях новый район по своим нормативам.

Почему там, на совещании по совсем другому вопросу, вдруг стала рушиться его надежда, он объяснить не мог. Странно, что почувствовал это именно тогда, когда Максим со своей дурацкой иронией назвал его проекты картинками. Да, красивые картинки, которые невозможно материализовать — перевести в бетон, стекло, асфальт, в зеленые аллеи.

Поля по-женски хитро подбодрила, сказав, что он спроектирует и по существующим нормативам самый лучший район. Это удержало его от глупости — отказаться от проекта. Но это не помогло переработать проект. Попытался — не вышло.