Атланты и кариатиды

В антракте он предложил Вере пройтись по фойе. Она отказалась. Хотел было пригласить Полю и предупредить ее, в каком настроении дочка. Но Поля разговаривала с Галиной Владимировной. Это обрадовало его, и он не стал им мешать. Вышел один.

В фойе гуляли Сосновский, Игнатович, секретарь обкома Петрова, смотрели выставку местных художников.

Максим остановился поодаль от этой группы.

Сосновский увидел его, позвал:

— Карнач, давай сюда.

Поздоровался за руку, прищурился, оглядел так, будто не видел много лет, со смешинкой в глазах спросил:

— Воюем, зодчий?

— Воюем, Леонид Минович.

— Валяй. Шуми. Не давай нам, бюрократам, закиснуть.

— А я сам уже давно бюрократ.

— Э-э, брат, да ты худо о нас думаешь. Я понимаю это слово в его первородном значении: бюрократы — члены коллегиального органа, имеющего власть. А ты как понимаешь?

Вокруг засмеялись. Хорошо знали остроумие Сосновского, его склонность к парадоксам.

Сосновский позаботился о том, чтоб на гастрольные спектакли пригласили лучших людей колхозов и совхозов. Он никогда и нигде не забывал о хлеборобах. Треть мест была отдана зрителям из села.

Три колхозницы в одинаковых шерстяных костюмах появились в фойе. Сосновский окликнул их. Поздоровался. Представил — всех знал. Спросил у одной, со звездочкой Героя:

— Как, Галя, отдыхалось в Сочи?

— А, Минович, не поеду я больше никуда. Лучше, как дома, нигде нет. Попринимала эту мацесту — сердцу плохо стало. Никогда не болело оно у меня. Провалялась неделю… Во страху набралась! Но больше всего одного боялась: помру, думаю, дети сберкнижку не найдут, так далеко запрятала.

Тут даже Игнатович не сдержал смеха и подумал: «Ай да молодчина!»

Но все испортила другая женщина, Петрова. Спросила:

— А сколько у вас на книжке?

Галя опустила глаза.

— Есть немного.

У Сосновского передернулась щека. Он хмуро пошутил:

— Сперва, Марья Архиповна, свою книжечку положи на стол, тогда и в наши заглядывай.

Петрова вспыхнула полымем, поняв свою бестактность.

Подошла Даша в новом платье из модной ткани — на черном фоне серебряные молнии. Казалось, платье шумело, как листья березы, на все фойе и рассыпало молнии вокруг. Даша сделала элегантный реверанс Сосновскому и взяла Максима под руку.

— Леонид Минович, разрешите на минутку забрать свою дорогую половину.

— Пожалуйста.

Максим послушно пошел за женой: интересно, что она скажет?

Сосновский посмотрел на Игнатовича: как это понимать? Тот пожал плечами: черт их разберет!

Максим видел, что Даша решила продемонстрировать перед всеми мир и согласие в семье. Ему было тошно от этого притворства. Но он молчал, даже не спрашивал, что ей нужно. Она крепко держала его руку и прижималась плечом, явно показывая, какая ласковая, хорошая она жена.

— Слишком молодую партнершу ты выбрал для театра. Не поверят, подумают, дочь. Девушку можешь скомпрометировать. У нее есть жених. А тут много студентов из их института.

Максим молчал.

— Я была в Минске.

Это его заинтересовало, и он взглянул на нее, чтоб уже загодя по выражению лица понять, какое впечатление произвели на нее Ветин жених и будущие сваты. Увидел, не очень они понравились ей, как он и ожидал.

— Ну?

— Парень, может быть, и ничего, хотя, по-моему, тюфяк. Но эти Прабабкины твои… Действительно прабабкины. Вот где форма соответствует содержанию. Они словно вчера вернулись с фронта. Тридцать лет послевоенной жизни прошло мимо них. Это уникальный случай. Прогресс не затронул их, особенно ее. Экземпляр — хоть в музей.

— Какой прогресс? — хмуро спросил Максим.

— Как какой прогресс? По-твоему, ничего не изменилось со времени войны?

— А мне понравились Прабабкины. Они из тех людей, что всегда на фронте, на передовой.

Даша произнесла с сарказмом:

— Что ж… пускай будут Прабабкины. Мне с ними не жить… В наше время не родители выбирают женихов. Чтоб подготовить Вилю к свадьбе, нужны деньги…

«Ах, вот оно что…»

— Сколько?

— Рублей… ну, хотя бы четыреста.

— Зачем столько?

— Милый мой, у тебя одна дочь. Ты никогда не интересовался нашими женскими нуждами. Мы дорогие.

— Это правда. Вы очень дорогие. Хорошо. Я займу.

Она засмеялась, довольная, и опять потерлась плечом о его плечо, попробовала перекинуть новый мостик.

— Тебе не кажется странным, что для того, чтоб поговорить о самом дорогом — о дочери, мы должны случайно встретиться в театре?

— Я приходил домой, чтоб поговорить о дочке.

— Ты не о дочке говорил. — От голоса ее снова повеяло холодом.

Навстречу шла, как видно, из буфета Нина Ивановна Макоед с преподавательницами своей кафедры. Бросила сотрудниц, подлетела к ним, поцеловалась с Дашей, громко засмеялась, привлекая к себе внимание.

— Даша, Максима разрешишь поцеловать?

Чмокнула в щеку, со значением сжала локоть. Так же громко упрекнула:

— Маэстро! Дешевый одеколон употребляешь. Неужели у главного архитектора не хватает на лучший? Даша! Выкинь этот его вонючий одеколон.

Ведь хорошо знала, какие у них отношения и где он живет, и била Дашу под вздох, безжалостно, злорадно, с сознанием своего превосходства и своей победы.