Атланты и кариатиды

В ответ он, как раненый бык, покрутил головой и угрожающе замычал, хотя чувствовал, что уже обессилел и не способен на месть.

Нина Ивановна осторожно приблизилась к мужу.

— Успокойся. Я хотела проверить, осталась ли у тебя хоть ревность. Мне давно казалось, что ты даже ревновать перестал. Я и теперь сомневаюсь. — Она вдруг перешла в наступление. — Если эта тряпка под ногами, — пристукнула каблучком по ковру, — тебе дороже жены… если ты прежде всего подумал о том, чтоб пятна не осталось… Ты бойся пятен на совести!.. Ты, как попугай, повторяешь слова о любви. А где она? Я не чувствую ее. А я хочу любить! Я хочу любить! — Она притворно всхлипнула. — Поэтому я и выдумываю черт знает что, только бы сделать тебе больно. Неужели ты, называющий себя психологом, не можешь своим куриным умом дойти до этого? Не можешь понять меня?

Бронислав Адамович перешел в оборону, потом сдался, даже просил прощения.

XVII

Свадьба была, как все свадьбы в ресторане. Они похожи друг на друга, как военные парады. Никакой инициативы. Это Максима всегда удивляло. Если свадьба, городская свадьба, празднуется дома, бывают еще какие-то выдумки, попытки возродить старые добрые традиции. В ресторане от всего свадебного обряда остается одно «Горько!», которое кричат часто и слишком громко. А новое — длинные и скучные тосты. Еще счастье, если попадется хоть один шутник, который может подкинуть что-нибудь веселое, посмешить, а большинство ведет себя как на производственном совещании, где юмор считается легкомыслием.

Максиму сперва было скучно. Не просто скучно — горько, но не в том смысле, в каком здесь звучало это слово. И ничто не могло подсластить этой горечи — ни поцелуи дочери и зятя, ни потуги одного из Ветиных коллег, волосатого музыканта, рассмешить почтенное общество старыми свадебными анекдотами.

Долго не мог понять причину такого настроения. Кажется, все хорошо. Прабабкины ему нравились все больше. Даже жених начал нравиться. И гости как гости. С его стороны их немного. Родные не приехали. Игнатовичи тоже не приехали, хотя не он их приглашал, приглашали Вета и Даша. Вете обещали, что будут. Выдерживает Герасим дистанцию — подальше от такого друга. Из их города приехал один Виктор Шугачев. Без Поли. Захворала Катька. Максим пригласил человек шесть своих минских коллег. Архитекторы сидели все вместе справа, пили почему-то мало (это Максима беспокоило — почему?) и горячо обсуждали какую-то свою архитектурную проблему, кажется, все спорили с одним Шугачевым, но по физиономии было видно: Виктору нравились возражения противников. Максим догадался: друг проверяет на столичных коллегах свой проект застройки Заречья. Весело подмигнул Шугачеву, подумал: «Кажется, неорганизованный человек, не любит профессиональных разговоров, а между тем не тратит зря времени — и здесь проверяет себя».

Очень хотелось перебраться туда, к своим, и за доброй свадебной чаркой поворошить «архитектурные сплетни». Но вынужден был сидеть в «президиуме» — рядом с молодыми и с Дашей. Нельзя омрачать Вете радость. Приходится притворяться, играть роль счастливого отца и мужа. Может быть, от этой раздвоенности и настроение такое собачье? Да. Вете надо было все сказать. Теперь он жалеет, что не сделал этого до свадьбы. Хотя вряд ли одно Дашино соседство, ее лицемерие, показное внимание и ласковость («Максим, хочешь заливного? Ты пьешь и не закусываешь. Опьянеешь, мой дорогой») могли так царапать душу. Есть другая какая-то причина. Не нравятся ему Ветины друзья — слишком шумные. Что у них, слабеют барабанные перепонки от музыки, что ли? Собственно говоря, не нравилась не крикливость их внешнего вида и поведения, пускай красятся и шумят как хотят и сколько хотят, никакое модничание его не шокирует, он знает, что форма не всегда соответствует содержанию даже у людей солидных, что уж говорить о таких юношах и девушках, считающих себя к тому же великими артистами. Не нравились их неуважительность, обидное равнодушие к гостям, приглашенным родителями жениха.

Их гости — военные друзья, офицеры-отставники, инвалиды, у каждого по нескольку орденских планок на широких лацканах вышедших из моды костюмов. Один полковник пришел в военной форме со всеми орденами. Сватья, Ганна Титовна, тоже пришла в гимнастерке с орденами, пустой левый рукав засунут за пояс. Это тронуло Максима до слез. Да, иначе она не могла прийти на свадьбу сына. Это не игра. А он слышал, как вначале, пока гости еще не познакомились, кто-то из молодых подсмеивался:

— А та тетка из какого спектакля?

Даша тоже прошептала:

— Что это она так нарядилась, наша сватья? Как на маскарад.

Боже мой! Какая душевная глухота! Для одних — спектакль, для других — маскарад. Неужто так трудно понять эту женщину?