Во–первых, потому, что за всей этой фантасмагорией скрывается реальный человек, судьба самого автора, разворачивающаяся вокруг главной драмы его жизни. Таким образом, при всей раздробленности действия, сохраняется единство. Во–вторых, потому что произведение это явилось вовремя: в “Атласном башмачке” Клодель сполна использует момент, когда традиционная модель театра выдохлась, а явившийся на рубеже веков символизм открыл новые, необычайные сценические возможности. Символизм, который с “Атласным башмачком” находит свое завершение и блестящую реализацию в театре, точно так же, как в этот же период в литературе — в романе Пруста “В поисках утраченного времени”.
Все это было бы несущественно, если бы везде и во всем не явлена была высокая поэзия слова. Идет ли речь о стиле или о языке, о стихах или о ритмической прозе, театр Клоделя — это слово, речь — напряженная, красочная, скандированная, богатая паузами и ассоциациями, речь, в которой во всякий момент задействовано все тело актера целиком. Как если бы тело актера следовало вибрациям внутреннего ритма особого клоделевского стиха, близкого дыхательному ритму человека.
Это был театр, новаторский для своего времени, но его новизна не исчерпана и по сей день. Новые поколения молодых актеров снова обращаются к этому тексту, чтобы с радостью открыть через него возможности своего тела и голоса, и сегодня их не может не притягивать смелость Клоделя в выборе сценических средств. С веселой непринужденностью и в ситуациях самых контрастных Клодель пробегает все регистры, от трагического к буффонному, от возвышенного к обыденному, не забывая при этом несказанной нежности. “Театр в театре”, рисованный задник или персонажи, подобные фигурам Таро, нелепые цирковые или танцевальные интермедии — все эти приемы чередуются на протяжении “Атласного башмачка”, а через них, как бы случайно, легкими мазками развивается центральная интрига, ярко поддержанная причудливыми двойниками. Эта пьеса — своего рода завещание драматурга, хорошо знающего все возможности своего искусства: вдохновленный Шекспиром и Эсхилом, но также театром “Но” и “Кабуки”, Клодель на самом деле писал для сцены будущего, то есть для нас с вами, для нас открыто им это свободное море театра.
“Искусство умирает, — говорил Леон Шансерель[3], — когда средства выражения, которыми располагает артист, превосходят то, что он хотел бы выразить”. У Клоделя средства выражения всегда были результатом необходимого внутреннего импульса, веры, которой он жил. Этот пыл, этот энтузиазм, который находим мы у истоков любого деяния, являются для автора “Атласного башмачка” составляющей частью его христианской веры. Но в пьесе можно расслышать также отзвуки дальневосточных религий, и даже, через персонаж дона Камильо, ислама. Из такого источника каждому дано будет напиться. Из этого океана страсти и порыва “все выступает, все проявляется с тайной улыбкой великого пробела, сокрытого золотой дымкой”[4].
Мишель Отран,
профессор Сорбонны,
Университет Париж–ΙV
Сверхъестественный персонаж в “Атласном башмачке”