- А что с ним может случиться? Дали пару раз по морде, чтобы не зазнавался, и отвели в лагерь. Если он доктор, то его счастье. Будет лечить людей, никто его не обидит... если не станет выпендриваться.
- А что будет с девушкой? - угрожающе спросил Джон.
- Хм... Само собой, отведут к Джексону, ему решать...
Джон Кейн задумался, лицо его исказила гримаса страдания.
- Простите, мистер... э-э... мистер Кейн, - сказал Моррис, - насколько я понял, эта девушка вам небезразлична, верно?
- Еще как верно.
- Если бы вы меня отпустили... я бы мог... постарался бы, если её задержали, постарался бы её освободить и привести к вам...
Моррис умолк, видя, что человек, сидящий напротив, отрицательно крутит головой.
- Нет, мистер Моррис, - сказал Джон Кейн. - Простите, но я вам не верю. За информацию спасибо. Дальше - я сам. Свою женщину мужчина должен спасать сам, если он настоящий мужчина.
- Это верно, - согласился пленный.
Писатель поднялся, поправил за ремнем кольт, проверил автомат. Вверху вигвама еще стоял дым, но дышать уже было можно. Моррис покосился на оружие.
- Хотите убить меня? - спросил худой командир поста.
Джон с удовольствием отметил: хотя в глазах Морриса мелькнул страх, все же он мужества не потерял.
- Ну, если вы дадите клятву, что не будите мне мешать, то я сохраню вам жизнь, - ответил Суперсыщик.
- Чем вы хотите, чтобы я поклялся? - оживился худой.
- А что для вас самое дорогое, тем и поклянитесь.
- Клянусь памятью матери! - подняв руку, как свидетель в суде, произнес Моррис.
- Как же, матерью... - съязвил Диккер, - У него и матери-то никогда не было... Сам же говорил, что из приюта... и приемные родители от тебя отказались, когда ты их ограбил... Тогда ты первый раз попал в тюрягу...
- Заткнись, жаба!
- Крысеныш!
- Вошь лобковая!
- Гниль тюремная!
- Ну, вы тут пообщайтесь, а я пойду на разведку, - сказал Джон.
- Мистер Кейн! Я с вами! - встрепенулся Диккер.
Джон подумал и отказал. Он больше не мог доверять этому человеку. Он запросто мог втянуть его, Джона, в такое сражение, из которого живым не уйти.
- Охраняйте пленного, Диккер. Если я не вернусь через два-три часа, - пленного освободите.
- Как же так?! Вы оставляете меня на произвол судьбы? - чуть не заплакал Диккер. - Мистер Кейн, если я его отпущу, они же меня растерзают!..
Моррис злобно улыбался.
- Ну, тогда убей его, для своего спокойствия, - посоветовал Джон Кейн.
Диккер от неожиданности сел на задницу. А Моррис тяжко закашлялся. Казалось, его вывернет наизнанку.
- Не пойму я вас, - растерялся Диккер. - То вы милуете, то велите казнить... Как вас понять?
- А понять меня, Диккер, очень просто. В жизни каждый делает свой выбор самостоятельно. Я вам не нянька.
Видя, что Диккер все-таки впадает в панику, Джон дал совет:
- Попытайтесь заключить перемирие. Поскольку вы оба виноваты перед Джексоном, то вам лучше мирно не замечать друг друга, чем воевать. Ну что, решил я вашу проблему?
Диккер неуверенно улыбнулся, Моррис нахмурился. Но чувствовалось, что накал взаимной ненависти явно пошел на убыль.
- Вот и хорошо, - сказал Джон Кейн и вышел наружу.
Глава 28
Джон крался по лесу и терзался мыслью, что он все-таки поступил дурно, как сказал бы граф Лев Толстой. А еще он подумал, что нарушил золотое правило Экзюпери - "мы в ответе за тех, кого приручили". "Я приручил Диккера и почти приручил Морриса - и сразу бросил. Если они перережут друг другу глотки, это будет моя вина". "Я приручил Диккера и почти приручил Морриса - и сразу бросил. Если они перережут друг другу глотки, это будет моя вина".
- А если они договорятся? - спросил Альтер Эго.
- Это будет моя заслуга, - ответил Джон Кейн.
- Ага! - воскликнул Альтер Эго. - Ты все-таки тщеславен.
- Благодаря твоему животному эгоизму, - ответил Джон и подумал, что вот доктор, например, не мучился бы такими проблемами. Для него бандит, это бандит. И все, что способствует погибели бандита, то морально. А для него, Джона Кейна, бандит еще и человек... А может, я просто подражаю Достоевскому? А на самом деле, мне вовсе не жаль - ни загубленной судьбы проститутки, ни тем более бандита?
Все-таки в моих смятениях виновата частичка русской души, которая сидит во мне как заноза. Будь я нормальный западный интеллектуал...
Нет, - одернул себя Кейн. - Русское во мне не то, что я рефлектирую, а именно то высокомерное мнение, будто только я, как русский, способен на рефлексию и сострадание, а все остальные обитатели Запада - бездушные манекены. Вот что мне надо выдавливать из себя по капле.
Пока он шел и был занят привычной мозговой деятельностью, в реальном мире сгустились сумерки, а затем почти сразу, как село солнце, наступила тьма. Идти стало трудно, а потом и невозможно. Джон Кейн уперся в глухую стену. На ощупь это был забор, состоящий из бревен, стоймя врытых в землю. Так укрепляли боевые позиции еще древние греки при осаде Трои.