Атомка

Лашери посмотрел на Люси, потом на комиссара:

— Затем мы и летим, чтобы узнать. Думаю, вы уже поняли: благодаря делу, которое вы расследуете, мы пришли к выводу, что эта дама-министр и еще несколько высокопоставленных персон в чем-то замешаны. Москва считает, что вашему расследованию необходимо уделить особое внимание. Не только по его природе, но и потому, что все это связано с радиоактивностью.

— Мы в этом не сомневаемся.

— Российская Федерация — это восемь территориальных округов, одиннадцать экономических районов, десятки краев, областей и автономных республик, и везде — свои губернаторы, свои правительства. В общем, сложное у нас дело с точки зрения закона и политики… В Челябинске вам будут тайно помогать офицеры местной полиции, их переводят в прямое подчинение майору Александрову, с которым вы скоро встретитесь. И вот что надо еще сказать: вы поедете на «Маяк-четыре», вы будете искать своих подозреваемых вместе с российской бригадой, но если потребуется вмешательство, то…

— Да, мы знаем правила — действовать будут они, — сказал Шарко.

Атташе протянул им последние снимки — детей на операционном столе, — наверняка те, что прислал ему Белланже или Робийяр электронной почтой.

— Детей, может, и можно перевозить и прятать, но ведь никак не операционные блоки, верно? Если есть что обнаружить в этом мрачном месте, то их люди обнаружат. Дотошнее русского офицера не найти!

Они замолчали. После долгой паузы Лашери сменил тему и стал расспрашивать о новостях французской столицы в целом и дома 36 на Орфевр в частности, о политике Франции в Европе… Между тем показались уже первые указатели, свидетельствующие о близости аэропорта… Арно рассказывал, как ему нравится Москва, ее устройство, ее могущество, ее великолепие, ее обитатели. Он сравнивал людей Запада с персиками, а русских — с апельсинами. С одной стороны, открытые личности, которые здороваются с вами на улице, но только тронь — обнаружишь твердое, хорошо защищенное ядро. С другой — личности, на первый взгляд закрытые, но… но душа под кожурой у них нараспашку, покажешься ты москвичу своим — откроется до самого донышка. Однако Лашери уточнил, что Москва — это не вся Россия, а вся Россия несет на себе бремя своего тяжелого прошлого.

Шофер высадил их перед аэровокзалом, расположенным рядом с шоссе. Быково ничем не напоминало аэропорт, который они покинули час назад. Небольшое старое здание из монолитного бетона, явно не ремонтировавшееся и не перестраивавшееся, а самолеты… Увидев смехотворные размеры некоторых самолетов, Люси запаниковала. Во Франции-то самолет — самое надежное транспортное средство, но, может быть, в России это не так?

Московские полицейские ждали их у стойки регистрации. Атташе посольства познакомил французов с русскими. Андрей Александров и Николай Лебедев оказались довольно молодыми людьми, высокими, одетыми в одинаковую форму цвета хаки: штаны с красными лампасами, теплые, подбитые мехом и стянутые поясом куртки с нашивками (эмблема российской полиции и государственный флаг), ботинки на шнуровке. Шапки оба офицера держали в руке. Шарко подумал, что выглядят они так внушительно, скорее всего, из-за пуленепробиваемых жилетов.

Все пожали друг другу руки. Рукопожатие русских оказалось на редкость крепким: еще чуть-чуть, и пальцы отдавили бы, даже Люси не пощадили. Лашери объяснил, что оба офицера прилично говорят по-английски, и он рассчитывает, что за время полета они расскажут французским коллегам о последних ключевых элементах дела.

В здании аэровокзала торговали всем подряд. Колбаса, черный хлеб, соленые огурцы, сыр… Обменяв евро на рубли, французы отправились в меховой магазин и вышли оттуда приодетыми на русский лад. У спутников это вызвало чуть насмешливые улыбки.

Потом они зарегистрировали багаж, выпили по рюмке водки (все, кроме Люси, которая выбрала чай) и двинулись к терминалу. Полицейские немножко расслабились, обстановка была довольно спокойной. Однако час вылета приближался, Лашери вежливо распрощался со всеми, сказал что-то по-русски офицерам, потом снова повернулся к французам:

— До связи. Удачи вам!

Двадцать минут спустя самолет оторвался от земли и полетел в направлении Уральских гор.

69

Взрыв, россыпь красок…

Никогда, ни в одной поездке Шарко не видел ничего подобного. Россию он неизменно представлял себе угрюмой, серой, будто залитой цементным раствором, равниной, а в действительности оказалось все наоборот. Не отлипая от иллюминатора, он наблюдал процесс появления на земле алмазов: степь, как выяснилось, обладала способностью преобразовывать боковой солнечный свет в мириады искр. А озера с мягкими округлыми очертаниями, а бушующие потоки, а хвойные леса и березовые рощи, которые, казалось, цепляются корнями за склоны заиндевелых гор… Звездно-синий, неистово-белый, все оттенки зеленого, как в джунглях, спорили между собой на этих безмолвных просторах — и так хотелось лечь там, внизу, на спину и неотрывно смотреть в бесконечное небо…