Атомка

— Скоро будем на месте.

Шарко продолжал теребить веревки. Нет, не выпутаться.

— Мы проверяли, ни один ребенок из тех, что привозила в Париж ассоциация, не пропал. — Франк решил отвлечь внимание седого.

— Те, конечно же, не пропадали. Но у детей, которые живут в нескольких метрах от тех, цезия в организме ровно столько же. — Машина, казалось, потеряла сцепление с дорогой, заскользила, потом клюнула носом, возвращая передние колеса на место, и поехала дальше. А Владимир как ни в чем не бывало продолжал: — Наша система отлажена лучше не придумаешь. Мы забираем детей из разных мест, находящихся одно от другого на расстоянии в десятки, если не сотни километров. На этой Богом проклятой земле дети уходят в поле или в лес за черникой и больше не возвращаются: силенок на обратный путь не хватает. У некоторых из них нет родителей и родственников, нет никаких документов, то есть никакого правового статуса. Иногда они объединяются в стайки, занимают брошенные здания, воруют, чтобы прокормиться. Базар — лишь один пример из многих. Полиция сюда и носа не сует, но если вдруг появляется — угадайте, что делает? Местные, они выброшены из мира, их словно бы и не существует. И исчезновения детей практически никто не замечает.

— Но почему именно этот чертов цезий? И почему именно эти дети?

Солнце внезапно скрылось за нагромождением бетонных блоков, которые, казалось, доходили прямо до неба. Кругом выросли серые стены — будто машина попала на улицы окаянного города. Тень легла на лица. Мотор урчал неровно, фургон временами ехал медленнее, то и дело менял направление.

— Этот монстр — слева от вас — знаменитый саркофаг, которым накрыли четвертый блок… Иногда здесь случаются утечки, и станция продолжает отравлять все вокруг… — Владимир посмотрел в окно, потом расстегнул куртку, распахнул ее и показал пришитые внутри тонкие серые пластины. — Свинец… Он хорошо защищает от радиации, не зря им пользуется для этого русская армия. И в капюшоне есть свинцовые пластинки, но более тонкие, чем эти. Так меньше возможности заполучить эту гадость.

Он снова поднял движок молнии до самой шеи, натянул капюшон, почти закрыв лоб.

Шарко не прекращал борьбы с путами. Теперь он чувствовал, что сможет освободиться, что это лишь вопрос времени. Надо только отвлекать Владимира вопросами, нечего ему смотреть на своих пленников чересчур пристально — и на Люси, и на него самого. Люси, как только похититель от нее отворачивался, тоже принималась извиваться, стараясь избавиться от веревок. Голова у нее болела по-прежнему, и она была почти уверена, что рана кровоточит.

— А что же делают с ними потом, с этими детьми? — спросил комиссар.

Владимир молча пожал плечами.

— Не знаете? — вмешалась Люси. — Что ж, я вам сейчас расскажу! Их накачивают снотворными или чем-то вроде, замеряют количество цезия в организме, наносят татуировки, на которых отмечено это количество цезия, а потом засовывают в бочки и перевозят вместе с радиоактивными отходами. Отличный способ избежать контроля! Кто рискнет проверять, что там, в этих зараженных бочках? Грузовики якобы с радиоактивными отходами беспрепятственно пропускают, хотя и служат эти грузовики преимущественно для того, чтобы перевозить людей из пункта А в пункт Б. Скажете, я ошибаюсь?

Переводчик прищурился:

— Скажу: ох, до чего вы проницательны! Ладно, чтоб вам знать уже все до конца: их перевозит наш шофер Михаил, потому что он водитель-дальнобойщик, и русские наняли его для еженедельного вывоза этих кошмарных отходов. Он очень симпатичный мужик, вот увидите.

Говорил седой холодно, бесстрастно, лицо не выражало ничего, и Шарко захотелось вырвать ему язык…

— Куда вывозят отходы?

Машина резко затормозила и остановилась. Двигатель заглох.

Отворилась задняя дверца, за которой стоял бородатый, похожий на лесоруба великан в куртке, украшенной эмблемой — должно быть, логотипом какого-то российского или украинского предприятия. Голова его была так же плотно укрыта капюшоном, как голова Владимира, видны оставались только костистый нос и маленькие черные глазки. Владимир протянул гиганту оружие:

— Вот Михаил меня сменяет. Даже и не пытайтесь с ним заговорить, все равно ничего не поймет.

— Ах ты…

— Вам повезло, вам будет предоставлено исключительное право хлебнуть воды Глубокого, одного из самых радиоактивных озер в мире. Оно никогда не замерзает.

Михаил, стоя столбом, сжимал в ручище пистолет. Люси затопила невыразимая печаль: она не хотела умирать, ей было страшно. По ее щеке покатилась слеза.

— Я с тобой, — прошептал Шарко. — Мы вместе, Люси, да? Мы вместе…

Она смотрела на бородача с жалостью, тот на нее — без малейшего следа чего бы то ни было человеческого во взгляде.

Люси опустила голову. Владимир посторонился и дал возможность сообщнику ухватить Шарко за воротник и вытащить наружу. Люси попробовала помешать, закричала, но Михаил, не слушая, выволок из фургона ее тоже. Тогда спрыгнул на землю и переводчик. Он запер за собой заднюю дверцу машины, украшенную тем же логотипом, что и его теплая куртка.