Но нет, конечно, Ранди не погиб. Приехать ко мне ему помешала отнюдь не смерть.
Только лишь нежелание. Прихоть.
Месть.
«Прости. Я мечтал об этом так долго, но теперь… Собрал вещи, уже нужно выезжать, и я вдруг понимаю: если увижу тебя снова, не смогу вернуться сюда. Меня не сможешь заставить это сделать даже ты. Если я, наконец, получу то, что хочу, у меня не будет смысла ехать обратно. Я сумасшедший, да?».
Так вот чему его там научили? Вранью! Предательству! Нашёл себе кого-то умнее, способнее, лучше. С кем он сейчас? Кто именно виноват в том, что я внезапно потеряла в его глазах всю свою ценность? Он должен быть сейчас со мной! Всего несколько дней в году, мы могли рассчитывать только на это, но это мои, только мои дни! Кому он их отдал?
В меня словно вселился демон. Добравшись до кровати, я спряталась за перегородкой и вырвала из тетради чистый лист. Я решила написать ответ немедленно. Атомный должен как можно скорее понять, что натворил. Его прихоть разрушила мне жизнь. Как мне теперь быть? Во что мне верить?
«Не приехал, Ранди? Не беда! В конце концов, ты ничего не потерял», — писала я, исходя злостью и обидой: — «Здесь совершенно не на что смотреть, поверь моему слову. К тому же на меня ты в своё время уже насмотрелся до тошноты. Зачем тебе это напоминание? Обуза, возбудитель совести. Вся моя уникальность, которая раньше удерживала тебя рядом, испарилась, как только ты переступил порог Центра. Там такая уникальность — повседневность. Ты нашёл что-то лучше, интереснее, я понимаю. Тебя окружают люди, которых ценит правительство, пряча их в безопасном тылу. Ими дорожат. Война не изуродовала ни их тел, ни их душ. За ними носятся, даже если они просто чихнут, тогда как я могу тут сдохнуть, и никто этого не заметит! Но чёрта с два я так легко сдамся. Я не умру, однако, не стоит считать, что только моя смерть поможет тебе освободиться. Ты свободен и так, Ранди! Ты мне ничего не должен! Делай, что пожелаешь! В конце концов, всё, что тебе было нужно — понимание. Ты нашёл его в избытке. Если твой новый контроллер — мужчина, то он сильнее меня. Если женщина, то она, в любом случае, красивее. Ты, наверное, с ума сходишь от того, как она называет тебя по имени. Может, она и петь умеет? Плевать! Жаль только, что об этом предательстве мне больше некому рассказать».
И всё в том же духе. Словом, это был жуткий позор. Я никогда не решилась бы сказать что-то подобное при личной встрече, глядя ему в глаза. Даже не смогла бы просто озвучить эти слова вслух без свидетелей. А бумага терпит.
Я затолкала письмо в конверт, написала адрес и… поняла, что «приступ» прошёл. На место тупого гнева пришла стабильная безысходность. Одиночество. Затем понимание — я сама виновата. Он там не по своей воле, мне нечего ему предъявить. Вероятно, Ранди чувствовал себя точно также в поезде, увозящем его из столицы. Моё «уходи» слышать было так же неприятно, как и читать его «не приеду». Если это месть, то вполне заслуженная.
Запечатанный конверт остался на тумбочке, а я, даже не думая сменить пропитанную дождём одежду на сухую, улеглась спать. Утром я проснулась с температурой, страшной головной болью и ненавистью к себе.
— Мне нужно… Я могу… — уговаривала я Берту, хотя у самой не было сил подняться с кровати. — Лёгкая простуда. Пустяк.
— Как будто кто-то пустит тебя в операционную. — С некоторых пор я успешно замещала операционную сестру, которую отправили на передовую. — Угомонись! Тебе отдых сам бог прописал.
— Антибиотики…
— Никто на тебя переводить не станет. Есть те, кому они нужнее. — Напуская на себя псевдо-раздражение, она с заботой поправляла моё одеяло. — Слишком много на себя взяла. А вчера…
Вспомнив про вчера, я уже сама поняла, что не встану.
— На тебя было смотреть страшно. Мы ещё тебя такой не видели.
Страшно смотреть? Хорошо, что Ранди не приехал. Ха-ха…
Я закрыла лицо предплечьем.
— А говорят ещё «выжившая из Рачи». Как ты там выжила-то? Пробежалась вечерком в мокрой одежонке и уже полумёртвая. Сквозняком скосило.
— В Раче было легче, — неловко усмехнулась я, плотнее прижимая руку к глазам. — Чистый курорт.
— Поглядел бы на тебя твой братец-герой. Письмецо — не артснаряд, от него не умирают, а ты…
Я повернулась к ней спиной.
— Постыдилась бы. Не нас, так его, — бросила она, уходя. — Не время сейчас сопли распускать.
Я обхватила голову руками и подтянула колени к груди, в самом деле стыдясь. Своей вчерашней моральной нестойкости, которая вылилась в сегодняшнюю физическую немощь. Случая с Ранди. Простуды. Мне нужно было переболеть и первым, и вторым. Успокаивая неровно бьющееся сердце, я прижимала к груди орден полубрата. Металл холодил разгорячённую кожу.
Раньше в худшие времена меня утешали мысли о Ранди. Теперь о Свене. Сомневаясь в верности первого, мне приходилось убеждать себя в верности второго. С доказательством у сердца это было как будто бы нетрудно.