Атомное комбо

В госпитале мне довелось наблюдать за людьми в коме. Испытывать подобное на себе — совсем другой уровень. Начинаешь понимать, почему у тех, кто вернулся "оттуда", такие измученные, злые лица: видит бог, оставаться в беспамятстве было бы комфортнее. Их заставляли возвращаться против воли, вытаскивали вопреки их желанию. Теперь я понимаю: это совсем не похоже на спасение.

— Если ты умрёшь, во всём этом… во всём, что я делал… в моей жизни… во мне самом не будет ни малейшего смысла. Всё это исчезнет. Ты хочешь забрать у меня это? — Безжалостный голос не позволял мне раствориться, исчезнуть. То яростный, то умоляющий. Громкий, спорящий или кроткий, взывающий. — Не отдам! Пока я здесь…

В какой-то момент начало казаться, что боль мне причиняют попытки вспомнить его имя.

— Почему я всегда так далеко? Почему я ничего не чувствую, когда они делают это с тобой? Почему разрешаю им? Снова, снова и снова. До сих пор разрешаю…

Не разумнее ли сдаться и позволить холодному течению нести меня? Как в тот раз, но теперь уже добровольно, а не по глупости спрыгнуть с берега.

— Всё обретает смысл, Пэм. Комендант называет меня псом, но я был слишком горд, чтобы признать это. Теперь я понимаю… я хуже их всех… Ни один из подобных мне, не позволил бы обойтись так со своим хозяином. Они бы не допустили это ещё тогда, в первый раз…

Нет, всё было не так. Тот, кто виноват в наших мучениях — думаю, в этой войне вообще — сбежал давным-давно. У него глаза цвета жемчуга. Он потерял улыбку, и забрал ту, кто научил улыбаться меня. Уходя, он даже не обернулся.

— Ты не можешь умереть. Пока мы вместе, мы бессмертны. Разве это не твои слова?

В тишине раздавалось надсадное, прерывистое дыхание. Словно кто-то озвучивал мою собственную боль.

— Нам этого достаточно, верно? — Когда он говорил так, ты волей-неволей признавал его правоту. Его агрессивные методы чужды медицине, но всё-таки они лечат. — Чтобы ты жила, мне нужно всего лишь быть рядом. Если всё так просто, клянусь, я стану в этом лучшим. Теперь им не разлучить нас. Я убью любого, кто попытается.

Кажется, я услышала волшебное слово. Я вспоминала, и мне начало казаться, что "убью" превосходно рифмуется с именем "Дагер".

— Ты так… — многословен сегодня.

— Пэм! — его голос сорвался на шёпот.

Я чувствовала чужое дыхание у своей руки.

Ранди сидел на полу возле кровати и боялся прикоснуться. Его поведение, осторожность, голос давали понять лучше зеркала: я выгляжу неважно.

— Посмотри на меня. — Ранди требовал от меня невозможного. — Ты посмотришь на меня… Когда я буду убивать их, ты будешь смотреть. Ты это обязательно увидишь.

Думаю, он заметил тусклую улыбку на моём лице. В следующую секунду я почувствовала на тыльной стороне ладони, на отмеченном каблуком Хизеля месте, невесомый поцелуй. Так прикасаться можно лишь к святыне. Как Ранди не растерял эту трепетную нежность на трупных дорогах и полях? Как из меня до сих пор не выбили всю ценность?

— Вы только гляньте, — донеслось с порога. — Всамделишный пёс. Дохнет от голода, но от хозяина — ни на шаг. Думаешь, от такого тебя будет какая-то польза? Ей? А главное — мне? Знаешь, почему вы всё ещё живы? Потому что полезны! Но как только…

— Пэм, смотри, — зашептал Ранди, готовый исполнить своё обещание в эту самую секунду. Его голос сочился нетерпением. Подполковник Хизель — надменный и беспечный — разглагольствовал совсем близко, в нескольких шагах от кровати. — Мне хватит и минуты.

Несомненно. Вот только что ты будешь делать потом? Как выберешься отсюда с таким камнем на шее? А если выберешься, сможешь ли обеспечить нашу безопасность? До выздоровления мне так далеко. Покинув эти стены, я умру. Тебе не хочется в это верить, но живым этот человек полезнее, чем мёртвым.

— Отойди, щеночек. Доктор ей нужнее. Что, не нравится? — Хизель разговаривал с ним точь-в-точь как с растравленной собакой. Осторожно, но с очевидным раздражением. — Не щерься на меня, гнида! Эта рука тебя кормит, не забывай!

— Просто открой глаза, Пэм.

Для того чтобы комендант умер, мне достаточно было сделать такую малость. Его от гибели отделял пустяк — взмах моих ресниц. Эта мысль вдохновляла. Серьёзно, ещё ни у одного инвалида в мире не было такого могущества.

— Сначала я переломлю ему хребет, потом возьму пистолет и застрелю солдата снаружи. Заберу у него автомат. Будет немного шумно…

За каких-то два года у Ранди тотально перестроилось самосознание. Из замкнутого, отверженного подростка он превратился в расчётливого, безжалостного убийцу. И, к ужасу этого мира, Ранди ещё не достиг предела своего развития.

— Она помрёт от обезвоживания, если ей не сменить капельницу, — бессмысленно, но упрямо увещевал его комендант. — Поэтому, сделай себе одолжение: уберись с дороги!