Атомный век (СИ)

Гаврилов прибежал с круглыми от восторга глазами. За ними скромно маячил капитан Русаков. Берзалов развёл руками и высказался:

– Вашу-у-у Машу-у-у!..

Они всё поняли, хотя Гаврилов на всякий случай спросил:

– Что там?..

– А ничего, – махнул Берзалов. – Ругают нас, Федор Дмитриевич, сказали что мы метафизики.

– На то оно и начальство, – покорно согласился Гаврилов, выражая тем самым фатализм военного перед лицом обстоятельств в виде начальства, которое всегда право.

Русаков поддакнул с горечью:

– Меня тоже вот так же кинули вслепую. Ничего это начальство не учит. Здесь чёрти что творится! А они – метафизика! Экселенц да экселенц![15] Дурилки картонные.

Гаврилов пробормотал:

– Дурилка картонная это я… надо было ещё года три назад в отставку уйти, глядишь, лежал бы тихо и спокойно со своей Лоркой в одной могиле и горя не знал.

– Только и успел сообщить, где и мы и как мы, – сказал Берзалов так, будто не услышал горестных речей Гаврилова. Не хотел он его обижать, да и нечего нюни раньше времени разводить. – Вертолёт обещали прислать за Зуевым. Вот с ними и полетишь, – сказал он Русакову.

У Русакова сделалось такое лицо, словно его обманули в лучших надеждах. Даже куртка реглан на нём обвисла от расстройства.

– Полетишь, полетишь. Будешь сопровождать раненого, – подсластил пилюлю Берзалов. – Для тебя же стараюсь.

– Есть сопровождать… – уныло ответил Русаков.

Берзалову стало стыдно. Отдавать приказы капитану ему было как бы не положено. А ещё он подумал, что Русаков сбежит. Самый удобный момент, чтобы сделать ноги, вернуться к нормальной гражданской жизни и греться под тёплым боком у Зинаиды. И правильно сделает, подумал в назидание самому себе Берзалов. Но капитан Русаков никуда не сбежал.

***

Чтобы не слышать стонов Зуева, Берзалов расположился в летней кухне, где пахло хлебом и травами. Снял наконец с себя влажную одежду, которая уже частично высохла, развесил её сушиться на веревку, а берцы поменял на сухие, которые захватил в бронетранспортёре. Затем растопил плиту, поставил чайник, и через полчаса в кухне сделалось тепло, а потом уже и жарко. Рядом на правах любимцев крутились Кец и Сэр. Берзалов открыл для Кеца банку тушенки и вывалил в чашку на полу.

– Дядя Рома, вот бы Ваньку Габелого найти? – сказал Кец, вопросительно глядя на Берзалов.

– Может, и найдём, – согласился Берзалов. – Кто его знает? Найдём – заберём.

– А вы нас с собой возьмёте туда, на большую землю?

– Возьмём, – растрепал его белые вихры Берзалов и ничего не добавил об этой самом большой земле. Пока задание не выполнено, думать об этом бессмысленно, только душу травить.

Гаврилов пришёл, когда уже стало ясно, что с вертолётом что-то случилось, но всё равно: все ещё на что-то надеялись, на чудо, что ли?

Берзалов плеснул ему самогона и выглянул в окон, на небе загорались первые звезды:

– Не прилетит он. Опростоволосились мы в очередной раз.

Гаврилов сел напротив и кашлянул, как умел только он – тактично предваряя разговор:

– Какие наши планы?

Кец вприхлёб пил чай с кусковым сахаром и был похож на маленького, бывалого мужичка, чём-то смахивающего на Гаврилова.

– Я думаю, что мы на рассвете столкнёмся с американцами, – ответил Берзалов, испытывая ничем не объяснимую уверенность.

– Откуда такие сведения? – удивился Гаврилов и, как всегда, вопросительно вскинул брови.

Он отрезал пару ломтей хлеба и обильно посыпал картошку солью.

– Интуиция мне почему-то подсказывает, – ответил Берзалов, с удовольствием выпив самогона.

Хороший был самогон: крепкий и пах чёрным хлебом, можно было даже не закусывать. Прекрасно, видать, жилось на хуторе Ёрховым, обильно ели, долго спали и бандитствовали соответствующим образом. В общем, вели свободный образ жизни. Не оглядываясь ни на кого, без обстоятельств, которые бы принуждали к самодисциплине. А в атомный век так не бывает. Всегда, как в боксе, найдётся сильнейший противник. Поэтому и ошиблись, подумал Берзалов. А если бы пристроились к нашим, то может быть, и погибли бы тоже, но не собачьей смертью, а смертью героев. Чего и нам желаю.

– Ага… – произнёс Гаврилов, глядя в ясные очи начальника и, должно быть, не находя там нужного ответа:

– А что с пацаном будем делать? Кое-кто на него зуб точит.

Берзалов понял, что бойцы через Федора Дмитриевича высказывают свои опасения по поводу того, что командир может отпустить Касьяна Ёрхова.

– Пацана возьмём с собой. Будет проводником.

– Я его караулить буду, – высказался Кец.

Сэр поел и сел рядом, вопросительно переводя взгляд с одного лица на другое. С брылей у него капало, и один раз он коснулся колена Берзалова, оставив на нём жирные пятна.

Берзалов беззлобно произнёс:

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – взял тряпку и вытер псу бороду.

– А если не захочет? – спросил Гаврилов.

Убить хотят, равнодушно подумал Берзалов, в отместку за Зуева. И правильно, рассудил он, за Зуева – святое дело. Судьба пацана его не волновала. Ему нужны были сведения об этом районе. А если пацан ездил на бронепоезде, то он знает всё окрест километров на триста.

– Куда он денется. Не кормите его. Можете не поить. Всё расскажет.