АТРИум

Бродяга отложил свои вещи и принялся просматривать содержимое рюкзака одного из «монголов», вытаскивая оттуда все, что могло оказаться пригодным: боеприпасы, сухари, флягу с водой, спички. Да, похоже, парни недооценили сложность рейда и пищи взяли, лишь чтобы перекусывать на ходу. Бродяга принялся шмонать остальные рюкзаки, благо их не нужно было снимать с трупов. В одном нашлось то, ради чего они шли за «вечную колону». В подсумке для артефактов лежала «брошь» – небольшая, легкая, круглая штуковина, усеянная мигающими красными глазками-камешками. Несмотря на свою исключительную ценность, стоила она в Атри сущие копейки. Здесь мало платили за цацку, которая не имела практического применения: не защищала от радиации, не помогала ранам заживать или не придавала сил. «Брошь» была всего лишь украшением, но, продав ее не местному скупщику, а напрямую человеку из мира, можно было уже на следующий день слушать шум океанского прибоя, качаться в гамаке в тени пальм и наблюдать за смуглыми девушками. Тем не менее Хан Айкар не собирался ее продавать. Он хотел подарить ее своей дочери по случаю ее бракосочетания.

Бродяга припрятал «брошь» и уже снимал с руки одного из «монголов» КИП, когда снова услышал донесшийся из-за спины шорох. В этот раз он был уверен, что ему не почудилось. Резко обернувшись, он сощурился и присмотрелся к кустарнику, стеной растущему метрах в пятнадцати с противоположной стороны пологого холма. Сначала ему показалось, что там бродит зверь, но не хищник – тот давно уже напал бы на него, пока он рылся в рюкзаках. А когда в небе полыхнула очередная молния, бродяга увидел засевшую в кустах сгорбленную человеческую фигуру.

– Эй! – крикнул бродяга, но его голос показался ему не громче шума дождя.

Он поднялся на ноги и двинулся к кустарнику, но прятавшийся там человек бросился наутек. Он бежал, втянув голову в плечи и размахивая руками, чтоб удержать равновесие на ускользающей из-под ног земле. Бежал в сторону ельника, окружающего эту опушку с холмом посередине. Бродяга не собирался его догонять, выкрикнул только, чтобы тот остановился, но беглец даже не обернулся. Бродяга в недоумении ступил на пологий склон, но поскользнулся, упал и кубарем покатился вниз. Зацепился за одиноко торчащую из земли маленькую ель уже в самом конце спуска. Тяжело дыша, поднялся на ноги. Изображение перед глазами продолжало расплываться, а потому он не сразу заметил остановившегося перед кромкой леса молодого человека. Невысокий, коренастый парень был тоже из «монголов» – характерный для азиатов цвет кожи, прищуренные глаза. У него была разбита голова, кровь залила пол-лица, «защитка» порвана на плече и шее, левую руку он держал согнутой у груди – то ли она была сломана, то ли он что-то прятал за пазухой. А в следующее мгновенье он уже бесследно исчез в высоких зарослях, будто его и не было там никогда.

Насколько бродяга успел разглядеть, оружия при себе тот не имел, как и рюкзака и прочей экипировки. Все, что у него было, это болтавшийся у пояса пистолет, заряженный ампулами снотворного. Им пользовались при охоте на птиц, которые, не считая змей, были единственными из животного мира Атри, пригодными для употребления в пищу. Но оружием назвать такой пистолетик не поворачивался язык. Стало быть, парень ушел в тайгу совершенно безоружным. Предпочел оставить на холме свой автомат и вещи? Но почему? Что так напугало его?

Бродяга еще долго не мог осознать в полной мере, что произошло. А когда кое-что начало проясняться, он впервые подумал, что лучше бы тогда, в две тысячи десятом году, когда он впервые в жизни «попал» возле Стрелки на развод к мародерам, приставленный ему ко лбу пистолет выстрелил…

«Отец… мы умираем… тут что-то… мы… не смогли… – дрожащий, слабый голос из КИПа прерывался статическими помехами и кашлем говорящего. – Кудесник… сошел с ума… мы не знаем, кто он… но он не тот, за кого себя выдает… Дакас, Трезвонец, Питон и его братья – мертвы… Кудесниковы маркеры тоже… не попал под… это не излучение… не мутант… кто-то другой… не успели даже… он в отключке… взял наши вещи… не умер… кто-то выжил… не знаю… зачем?..»

Бродяга прослушал эту запись из стянутого с руки лежавшего поблизости «монгола» КИПа не меньше десяти раз. Все не хотел верить услышанному. Не хотел даже вникать в смысл этих слов и связывать их воедино. Он закольцевал запись лишь для того, чтобы выловить в явном намеке на его причастность к смерти шести «монголов» какую-то ошибку. Хоть что-нибудь, что могло бы пошатнуть первый и самый прочный вывод, сделанный после первичного прослушивания. Что подтвердило бы, что он ослышался, что его на самом деле считают такой же жертвой нападения неизвестного, а не обвиняют в убийстве!

«Отец?!! – замельтешило слово в голове. – Выходит, Хаим был сыном хана Ордынского?!»