Ацтек

— Да, — отозвался он безучастно. — Так вот, похоже, Тцитци так и поступила. А поскольку угадать, куда именно она направилась, невозможно, Пактли пришлось отказаться от поисков. Сердце его разбито, как и наши сердца. — Это была настолько явная ложь, что мать поспешила продолжить, прежде чем успел заговорить я: — Увы, придется смириться с тем, что беглянка потеряна для нас навсегда. Тцитци всегда была очень своевольной, к тому же она сама виновата в том, что случилось. Так что вряд ли девчонка осмелится объявиться на Шалтокане снова.

— Не верю ни единому слову! — заявил я, но матушка оставила мою реплику без внимания и продолжила, обращаясь к отцу:

— Правитель, как и Пактли, понимает наше горе и вовсе не считает нас виновными. Что же делать, раз наша дочь оказалась недостойной и своенравной! Знаешь, владыка Красная Цапля мне прямо так и сказал: «Я всегда уважал Кивуна, и мне хотелось бы сделать для него хоть что-нибудь, чтобы смягчить боль утраты. Как ты думаешь, он согласится, если я назначу его начальником каменоломен?»

Услышав это, мой отец встрепенулся. — Что? — воскликнул он. — Не может быть! — Представь, именно так и сказал владыка Красная Цапля, — подтвердила матушка. — Он хочет поставить тебя главным над всеми каменоломнями Шалтокана. Владыка считает, что хоть это и не избавит нас от стыда и страданий, но зато люди увидят, что ты пользуешься его уважением и доверием.

— Не верю! — повторил я. Никогда прежде господин Красная Цапля не называл моего отца Кивуном, и мне казалось сомнительным, чтобы он вообще знал об этом его прозвище.

Мать снова оставила мои слова без внимания и продолжала говорить, обращаясь исключительно к отцу:

— Нам не повезло с дочерью, но зато повезло с текутли. Любой другой правитель отправил бы всю семью в изгнание. Только подумай — ведь из-за нашей дочери пострадал его собственный сын, а владыка проявил такое великодушие!

— Пост начальника каменоломен… — пробормотал мой отец с таким видом, словно его только что стукнуло по голове здоровенным камнем, добытым в этих самых каменоломнях. — На эту должность сроду не назначали таких молодых…

— Так ты согласен? — спросила его мать. Отец с запинкой пробормотал: — Ну, вообще-то… это, конечно, слабое возмещение за потерю любимой дочери, пусть даже и согрешившей…

— Так ты согласен? — снова повторила мать, уже более резко. Отец продолжал рассуждать вполголоса: — Но, с другой стороны, мне протянули руку поддержки и дружбы.

И отказаться теперь, после того как господину наместнику уже было нанесено нашей семьей оскорбление, значит оскорбить его снова, и более того…

— Так ты согласен?! — Ну… да. Конечно. Я согласен. Разве могу я поступить иначе. Не так ли?

— Вот именно! — воскликнула мать и потерла руки с таким довольным видом, будто только что обстряпала какое-то неблаговидное дельце. — Пусть по милости этой шлюхи, имя которой я больше никогда не произнесу вслух, нам уже не пробиться в знать, но зато среди масехуалтин мы поднялись на одну ступеньку выше. И поскольку владыка Красная Цапля готов посмотреть на наш позор сквозь пальцы, так же поступят и все остальные. Мы по-прежнему можем держать голову высоко, не стыдясь пересудов соседей. А сейчас, — деловито завершила она, — я должна идти. Меня ждут женщины, пора уже подметать у храмовой пирамиды.

— Я с тобой, дорогая, — сказал отец. — Хочу взглянуть на западный карьер, он сейчас как раз пустой по случаю праздника. У меня давно была мысль, что там надо кое-что усовершенствовать, да все руки как-то не доходили…

Когда родители вместе вышли за дверь, мать оглянулась и велела: — Вот что, Микстли, собрал бы ты все вещи сестры да сложил бы их в одно место. Как знать, может быть, когда-нибудь Тцитци и пришлет за ними носильщика?

Я был уверен, что сестра никогда не только не захочет, но и не сможет этого сделать, но поступил, как мне было велено: сложил в корзины все, что принадлежало Тцитци. Только одну ее вещь я припрятал для себя: маленькое изображение Хочикецаль, богини любви и цветов, к которой молодые девушки обращались с просьбами о счастливом замужестве. Сестра держала фигурку этой богини возле своей кровати.

Оставшись один в доме, наедине со своими мыслями, я еще раз обдумал рассказ матери и пришел к выводу, что на самом деле случилось следующее. Прислужницы, повинуясь приказу, доставили мою сестру во дворец к Пактли. Тот убил ее — причем я даже боялся думать, каким именно способом. Его отец, возможно, и счел это справедливой карой, однако, будучи человеком благородным и справедливым, не мог одобрить самовольное убийство, совершенное без надлежащего судебного процесса и вынесения приговора. Перед владыкой Красной Цаплей неизбежно встал нелегкий выбор: либо подвергнуть суду собственного сына, либо замять все это дело. Вот почему Пактли и моя матушка, которая, как я полагаю, давно уже состояла с ним в сговоре, придумали историю о краденом каноэ и бегстве Тцитци. А чтобы окончательно все замять и отбить у нас охоту задавать вопросы или возобновлять поиски, правитель решил бросить отцу подачку.