Ацтек

Крест делил камень на четыре части, в каждой из которых было просверлено сквозное отверстие со вставленным в него куском чипилотль, то есть кварца. Но обратите внимание, мои господа, это очень важно для понимания дальнейшего: каждый из этих кристаллов был отшлифован и отполирован так, что с обеих сторон над каждым сквозным отверстием выступала гладкая выпуклость в форме закругленной морской раковины.

Пока двое мужчин держали Плиту Солнца над обессиленным больным, старуха палкой проделала в соломенной крыше несколько дыр, впустив в помещение солнечные лучи, один из которых упал прямо на страдальца. Два лекаря подтянули шкуру кугуара, чтобы придать ей нужное положение относительно луча и Плиты Солнца, после чего произошло нечто необыкновенное. Я подался вперед, чтобы рассмотреть все получше. Следуя указаниям целителей, два человека, державших тяжелую каменную плиту, наклонили ее так, чтобы солнце светило сквозь один из вставленных в отверстия кристаллов, и направили круглое светящееся пятнышко на руку больного, прямо на язву. Потом, перемещая камень взад-вперед, но удерживая при этом луч в кристалле, они добились такой силы света, что круглое пятно превратилось в крохотную яркую точку, нацеленную прямо на болячку. Два целителя удерживали неподвижно вялую руку, а два их помощника — на одном месте точку света, и — хотите верьте, хотите нет — над безобразной язвой вдруг поднялась струйка дыма. В следующий момент послышалось шипение и появился почти неразличимый в столь ярком свете язычок пламени. Лекари принялись шевелить рукой больного таким образом, чтобы сотворенное солнцем пламя гуляло по всей язве.

Потом один из них что-то промолвил, и люди, державшие камень, вынесли его из хижины. Старуха начала метлой поправлять солому на кровле, а лекарь Мааш сделал мне знак наклониться и посмотреть. Язва полностью и чисто прижглась, как будто это было сделано с помощью раскаленного медного прута. Я поздравил двух лекарей — искренне, поскольку ничего подобного никогда раньше не видел. И порадовался, что Десятый, видимо, не почувствовал боли, поскольку за все время процедуры не издал ни звука. Однако причина оказалась в другом.

— Как ни печально, но наши усилия были напрасны, — пояснил лекарь Мааш. — Больной умер. Возможно, мы спасли бы его, скажи ты нам вовремя про бинкицака, тогда не пришлось бы тратить столько времени на обращение к богам. — Тон его, это чувствовалось даже несмотря на то, что он плохо говорил на науатль, был в высшей степени язвительным. — Все вы одинаковы, когда требуется лечение: упрямо умалчиваете о самых важных симптомах. Считаете, что врач должен сперва догадаться о недуге, а уж потом лечить его, а то, мол, и платить ему не за что.

— Я буду рад заплатить за твое лечение, господин целитель, — промолвил я с неменьшей язвительностью, — только будь уж так добр, скажи мне, что же ты вылечил?

Наш обмен любезностями прервала маленькая сморщенная темнокожая женщина, которая, проскользнув в хижину, робко произнесла что-то на местном языке. Лекарь Мааш раздраженно перевел:

— Она предлагает заплатить за лечение сама, если ты согласишься продать ей тело вместо того, чтобы его съесть, как вы, мешикатль, обычно делаете с умершими рабами. Эта женщина — его мать.

Я скрипнул зубами и сказал: — Пожалуйста, объясни ей, что мы, мешикатль, никогда такого не делаем. И я бесплатно отдам ей тело ее сына. Мне очень жаль, что мы не могли вернуть его родным живым.

Когда мои слова были переведены, удрученное горем лицо женщины слегка прояснилось. Потом она задала еще один вопрос.

— По нашему обычаю, — объяснил целитель, — покойника принято хоронить на том ложе, на котором он умер. Мать хотела бы купить у тебя эту вонючую шкуру горного льва.

— Она и так принадлежит ей, — зачем-то солгал я. — Это ее сын убил кугуара.

И тут я заставил целителя отработать вознаграждение: ему пришлось переводить мой подробнейший рассказ об охоте, вполне правдивый, если не считать одной маленькой детали — вместо Пожирателя Крови главным героем этой истории я сделал умершего раба, представив дело таким образом, будто Десятый отважно спас мне жизнь, рискуя своей собственной. К концу рассказа лицо бедной женщины светилось материнской гордостью.

Она сказала что-то еще, и по-прежнему пребывавший в дурном настроении лекарь перевел:

— Эта женщина говорит, что если ее сын был так предан молодому господину, то наверняка и ты сам хороший и достойный человек. Макобу перед тобой в вечном долгу.

Тут мать позвала еще четырех человек, поджидавших снаружи, скорее всего родственников Макобу, и они унесли Десятого на проклятой шкуре, от которой ему не суждено было избавиться даже после смерти. Я покинул хижину вслед за ними и обнаружил, что мои друзья подслушивали наш разговор. Коцатль шмыгал носом, а Пожиратель Крови саркастически заметил:

— Слов нет, все это было весьма благородно. Но не приходило ли тебе в голову, мой добрый молодой господин, что эта наша так называемая торговая экспедиция пока приносит ее участникам одни лишь убытки вместо прибыли?