Ацтек. Гроза надвигается

– Как приятно, – сказала она, и взор ее затуманился, – думать, что, пока я с тобой, я вечно буду оставаться двадцатилетней девушкой. Или даже если когда-нибудь нам придется расстаться, то для тебя, где бы ты ни находился, я так и буду двадцатилетней. – Тут жена моргнула, глаза ее засияли снова, и, улыбнувшись, она промолвила: – Цаа, я, кажется, забыла сказать тебе, что на самом деле ты вовсе не безобразен.

– Вовсе безоблазен, – подытожила моя любимая и любящая дочь.

Мы с женой прыснули, разрушив волшебство момента.

– Мне пора идти, – сказал я, взяв свой щит.

Цьянья поцеловала меня на прощание, и я вышел из дома. Стояло раннее утро. У канала, в конце нашей улицы, мусорщики сгребали накопившиеся отходы в большую кучу. Уборка городских отходов считалась самой черной работой в Теночтитлане, и занимались ею только окончательно опустившиеся, несчастные бедолаги – безнадежные калеки, неизлечимые пьяницы и тому подобные. Отвернувшись, ибо зрелище это не радовало, я двинулся в другом направлении – вверх по склону и к главной площади – и уже прошел некоторое расстояние, когда меня вдруг окликнула Цьянья. Я обернулся и поднял топаз. Она вышла из дома, еще раз помахала мне на прощание рукой и, прежде чем вернуться обратно, что-то выкрикнула. Возможно, это было что-то сугубо женское: «Расскажешь мне потом, как была одета Первая Госпожа!» Или что-то продиктованное супружеской заботой: «Постарайся не слишком промокнуть!» Или просто что-то очень сердечное: «Помни, что я люблю тебя!»

Что бы то ни было, я не услышал этого, ибо слова Цьяньи унес порыв ветра.

* * *

Поскольку обнаруженный на материке источник Койоакан находился на возвышенности, выше уровня улиц Теночтитлана, акведук спускался оттуда под уклон. В ширину и глубину водовод превосходил размах рук, а в длину достигал почти двух долгих прогонов. Он встречался с дамбой как раз в том месте, где стояла крепость Акачинанко, и там сворачивал налево, параллельно парапету насыпи, прямо в город. Уже на острове основное русло разветвлялось, чтобы питать более мелкие каналы и наполнять накопительные резервуары, устроенные в каждом квартале, а также сооруженные недавно на главной площади города фонтаны.

Как ни были недовольны Ауицотль и его строители, они все-таки приняли во внимание совет Несауальпилли о том, что поток воды обязательно нужно регулировать. Именно поэтому на том месте, где акведук соединялся с дамбой, а также там, где он входил в город, в стенах каменного желоба были проделаны вертикальные пазы, в которые вставлялись дощатые перемычки, кривизна которых повторяла изгиб на дне желоба. В случае необходимости эти деревянные заслонки можно было опустить, чтобы перекрыть ток воды.

Это новое сооружение предстояло посвятить богине прудов, речек и других водоемов – Чальчиутликуэ, имевшей лицо лягушки. Не слишком кровожадная, она требовала значительно меньше человеческих жертвоприношений, чем некоторые другие боги, так что особого кровопролития в тот день не ожидалось. На дальнем конце акведука, у источника, который находился вне поля нашего зрения, собралась другая группа жрецов, знати и воинов, охранявших собранных для церемонии пленников. Поскольку нам, мешикатль, в последнее время было недосуг участвовать даже в Цветочных Войнах, пленники эти по большей части являлись обычными разбойниками, захваченными Мотекусомой в тех областях, где он устанавливал порядок, и отправленными в Теночтитлан именно с этой целью.

На насыпной дороге, где (вместе со мной и несколькими сотнями других участников торжества, придерживавших свои перья, накидки и прочие уборы, чтобы их не сорвал и не унес восточный ветер) стоял Ауицотль, звучали молитвы, песнопения и заклинания, произнесение которых жрецы сопровождали глотанием живых лягушек, головастиков и прочих водяных тварей, угодных Чальчиутликуэ. Потом зажгли жаровни, и жрецы окропили пламя каким-то тайным, им одним известным составом, породившим клубы голубоватого дыма. Хотя порывистый ветер и сносил дым в сторону, столб его поднялся достаточно высоко для того, чтобы этот сигнал стал виден другой группе участников церемонии, стоявшей возле источника Койоуиакан.

По этому сигналу находившиеся там жрецы бросили первого пленника в ложе на своем конце акведука, вспоров его тело от горла до паха, и оставили там, чтобы кровь ксочимикуи стекала в желоб. За первым пленником последовал второй, за вторым – третий. Когда кровь начинала иссякать, труп извлекали из водовода, чтобы освободить место для новых, только что распотрошенных. Я не знаю, сколько ксочимикуи было убито и сброшено туда, прежде чем струйка их стекавшей по акведуку крови стала видна ожидавшему Ауицотлю и его жрецам, издавшим при виде ее приветственный возглас. Тогда в жаровни добавили другое вещество, и дым окрасился в красный цвет. Для жрецов на том конце водовода это было сигналом закончить резню.