Ацтек. Поверженные боги

На следующее утро, в день Второго Тростника (это был первый день нового года), большая рыночная площадь Тлателолько, как и все остальные рынки в Сем Мире, была заполнена толпами народа, закупавшего новую домашнюю утварь и кухонные принадлежности взамен старых, уничтоженных перед «скрытыми днями». Хотя после зажжения Нового Огня мало кто выспался, но люди выглядели бодрыми и веселыми, чему способствовали и надетые наконец яркие праздничные наряды, и, главное, все радовались тому, что боги позволили миру жить дальше. В полдень с вершины Великой Пирамиды юй-тлатоани Мотекусома обратился с традиционным посланием к своему народу. Сначала он сообщил то, что предсказал покойный прорицатель — хорошую погоду, обильные урожаи и так далее, — но затем предусмотрительно разбавил эту словесную патоку предупреждением о том, что благосклонность богов будет зависеть от благочестия самих мешикатль. Следовательно, сказал Мотекусома, все мужчины должны работать не покладая рук, а все женщины проявлять бережливость; войны следует вести рьяно и непримиримо, а на алтарных камнях всегда должно быть достаточно жертв. По сути, народу было сказано, что жизнь будет продолжаться как всегда, по заведенному порядку. В обращении Мотекусомы не содержалось ничего нового или неожиданного, никаких откровений, за исключением того, что он все-таки объявил — мимоходом, как будто сам устроил это для развлечения публики — о предстоящем затмении солнца.

Пока Чтимый Глашатай витийствовал с вершины пирамиды, его скороходы уже разбегались из Теночтитлана во все стороны света. Они несли правителям, наместникам и старейшинам поселений известие о предстоящем затмении, особо подчеркивая, что коль скоро боги дали знать звездочетам об этом событии заранее, то, следовательно, оно не сулит никаких перемен, ни хороших, ни плохих, так что людям беспокоиться не о чем. Но одно дело — слова, а совсем другое, когда столь пугающее явление происходит у тебя на глазах.

Даже я, хотя одним из первых узнал о предстоящем йкуалока, узрев знамение наяву, не смог сохранить невозмутимость. Другое дело, что мне приходилось изображать спокойствие и любознательность, ибо вместе со мной в саду на крыше моего дома в тот день — день Седьмой Ящерицы — находились также Ночипа, Бью Рибе и наши рабы. Не мог же я ударить перед ними в грязь лицом и выказать себя трусом!

Не знаю, как это происходило в других частях Сего Мира, но здесь, в Теночтитлане, казалось, что Тонатиу проглотили целиком. Длилось затмение, пожалуй, совсем недолго, но нам это время показалось вечностью. Небо в тот день оказалось сплошь затянуто тучами, так что солнце было бледным, подобно лунному диску, и мы даже могли смотреть на него прямо.

Мы увидели, как от обода диска, словно от тортильи, вдруг откусили первый кусочек, а потом тьма стала пожирать весь солнечный лик. Наползала тень, весеннее тепло сменилось холодным дуновением зимы. Над нашей крышей растерянно метались птицы, с соседних дворов доносился собачий вой.

Полумесяц, откушенный от Тонатиу, становился все больше и больше, и в конце концов весь его лик был проглочен, сделавшись темно-коричневым, как лицо туземца из племени чиапа. На миг солнце стало еще темнее, чем облака вокруг него, словно в ткани дня образовалось отверстие, сквозь которое мы заглянули в ночь. Потом на землю пала тьма, и все — небосвод, тучи и сам Тонатиу — скрылось из виду.