Ацтек

– Ему это и не нужно, – сказал Куитлауак. – Если мы вызовем у испанцев хоть малейшее подозрение, он может быстро превратить все Сердце Сего Мира в крепость столь же неприступную, какой был дворец. Мы должны убаюкать его и продержать в полной уверенности относительно своей безопасности до нужного часа. Поэтому мы явимся на зов и будем вести себя так, словно и мы сами, и все мешикатль по-прежнему остаются покорными и безвольными куклами в руках Мотекусомы.

– Но стоит нам оказаться внутри, – заметил Змей-Женщина, – и Кортес запросто может приказать запереть входы и взять нас в заложники.

– Все возможно, – согласился Куитлауак, – но мои командиры, благородные воители и куачики уже получили необходимые приказы и в случае чего смогут обойтись и без меня. В частности, им предписывается до последней возможности вводить врага в заблуждение относительно наших намерений, тем паче если я или еще кто-нибудь из высоких особ будет находиться во дворце. Однако если ты, Тлакоцин, или кто то из вас, опасается идти туда, я своей властью разрешаю ему вернуться домой.

Разумеется, ни один человек не ушел. Все мы, с Куитлауаком во главе, лавируя между кострами, коновязями и оружейными пирамидами, двинулись через вонючий солдатский лагерь, в который превратилось Сердце Сего Мира. На одном из участков площади особняком расположилась кучка черных людей. До сих пор мне доводилось лишь слышать о таких существах, но я никогда не видел их воочию.

Любопытство побудило меня отстать от товарищей, чтобы разглядеть диковинных чужаков поближе. Их одежда и шлемы были такими же, как и у испанцев, но во всем остальном они внешне походили на белых людей даже меньше, чем я. Оказалось, что они не совсем черные, а скорее коричневые, как древесина эбенового дерева. У них были чудны́е приплюснутые широкие носы и большие вывернутые губы – по правде говоря, их лица очень напоминали те исполинские каменные головы, которые я видел в стране ольмеков. Бороды их представляли собой заметный только вблизи черный пушок. Впрочем, подойдя поближе, я увидел на лице одного из них не только пушок, но и такие же язвы и гнойники, какие уже видел на белом человеке по имени Герреро, а потому поспешил вернуться к своим спутникам.

Испанские часовые, поставленные у прохода в Змеиной стене, который вел во дворец Ашаякатля, пропустили нас лишь после того, как обыскали с головы до ног в поисках спрятанного оружия. Мы прошли через обеденный зал, где в полумраке тускло поблескивала выросшая за ночь гора сокровищ. Несколько солдат, которые, очевидно, были поставлены охранять это богатство, вертели в руках различные вещицы, улыбались, глядя на них, и чуть ли не пускали слюни, млея от восторга. Мы поднялись наверх, к тронному залу. Там нас уже ждали Кортес, Альварадо и многие другие испанцы, включая и новоприбывшего – одноглазого командира по имени Нарваэс. Мотекусома выглядел просто осажденным со всех сторон чужеземцами, поскольку до нашего прихода единственной его соотечественницей была здесь Малинцин. Мы все исполнили обряд целования земли, и он прохладно кивнул нам в знак приветствия, продолжая при этом говорить с белыми людьми.

– Я не знаю, каковы были намерения этих людей. Мне известно только, что они готовились к празднику. Через Малинцин я сказал твоему Альварадо, что, по моему разумению, было бы неразумно допускать столь многолюдное сборище в такой близости от дворца, и посоветовал ему отдать приказ очистить площадь. – Тут Мотекусома трагически вздохнул. – Ну а в результате… ты знаешь, сколь жестоким способом он это сделал.

– Да, – процедил Кортес сквозь зубы. Его острые, холодные глаза вперились в Альварадо, который стоял, ломая пальцы с таким видом, будто провел очень нелегкую ночь. – Это могло бы разрушить все мои… – Кортес осекся, закашлялся и вместо этого сказал: – Это могло бы навсегда сделать наши народы врагами. И меня, кстати, очень удивляет, почему этого не случилось. Почему? Будь я на месте одного из твоих подданных, так после такого случая я забросал бы дерьмом входящих в город чужеземцев. Но ничего подобного не произошло, и, похоже, если жители города и утратили свое дружелюбие, то, по крайней мере, они не испытывают к нам ненависти. Это ненормально, а потому вызывает подозрения. У испанцев есть такая поговорка: «В тихом омуте черти водятся».

– Видишь ли, все дело в том, что мои соотечественники винят во всем случившемся меня, – с несчастным видом произнес Мотекусома. – По их убеждению, это я отдал безумный приказ об убийстве своих же подданных, всех этих женщин и детей, подло использовав твоих людей как орудие убийства. – К его глазам действительно подступили слезы. – В результате вся моя челядь в отвращении разбежалась, и с тех пор даже последний разносчик, торгующий червивой агавой, близко не подходит к этому месту.