Ацтек

– Значит, вы хотите остаться на некоторое приемлемое время, – повторил Куитлауак, кивнув. – Ну что ж, я сообщу это народу и попрошу проявлять терпимость, даже приветливость. А сейчас я и мои сановники покинем вас, чтобы начать подготовку к похоронам моего брата и к моему собственному вступлению в должность. Чем скорее мы покончим со всеми формальностями, тем скорее я смогу стать твоим гостеприимным хозяином не на словах, а на деле.

Когда все те, кто был призван в тот день Мотекусомой, покидали дворец, испанские плотники уже рассматривали сокровища в нижнем пиршественном зале, оценивая их с точки зрения объема и веса. Выйдя через Змеиную стену на площадь, мы задержались, присматриваясь к тому, что там происходило. Белые люди, занятые обычными повседневными делами, вымокли до нитки и чувствовали себя скверно, а вот наши, наоборот, деловито (или изображая деловитость) сновали по площади, раздевшись до набедренных повязок, и не обращали на дождь никакого внимания. До сих пор, как объяснил нам сам военный вождь, наш план Куитлауака успешно осуществлялся во всех деталях, если не считать не предусмотренной им (но никак ему не повредившей) смерти Мотекусомы.

Все то, о чем я рассказал, почтенные писцы, было продумано и организовано Куитлауаком в мельчайших подробностях задолго до нашего прихода к Кортесу. Именно по его приказу толпа горожан собралась пошуметь у дворца. И опять же по его приказу они потом разошлись за едой и питьем для белых людей. Но чего в этой неразберихе и толчее никто из испанцев не заметил, так это что площадь, по его команде, покинули только женщины. Принеся припасы, они передавали свои корзины, кувшины и подносы остававшимся там мужчинам, после чего больше на площади уже не появлялись. Вскоре во дворце и поблизости от него не осталось ни одной женщины, кроме, конечно, Малинцин да ее тлашкальских служанок, на безопасность которых нам было наплевать. А вот наши мужчины беспрестанно входили во дворец и выходили из него, сновали по площади взад-вперед, поднося мясо, маис и валежник для солдатских костров и занимаясь множеством других дел, вполне оправдывавших их присутствие. Им предстояло заниматься этим до тех пор, пока храмовые трубы-раковины не возвестят наступление полуночи.

– Полночь – это время удара, – напомнил нам Куитлауак. – К тому времени Кортес и все остальные привыкнут к постоянному передвижению и миролюбивой услужливости наших почти обнаженных и явно безоружных людей. А до назначенного часа белый вождь должен слышать песнопения и видеть дым благовоний. Мы должны убедить его в том, что совершаем ритуал, предшествующий церемонии вступления в должность нового Чтимого Глашатая. Найдите и соберите всех жрецов, кого только сможете. Им уже было велено ожидать наших указаний, но, боюсь, вам придется расшевелить их, поскольку жрецы, как и белые люди, недовольны дождем – боятся, что он может отмыть их дочиста. Дождь не дождь, но пусть все жрецы, сколько их есть, отправятся к пирамиде Тлателолько и устроят там самое шумное представление, какое только смогут, – с огнями, барабанами и всем прочим. Туда же должен собраться и мирный народ – женщины, дети, все мужчины, которые не могут сражаться. Чем многолюднее будет толпа, тем больше это будет походить на настоящую церемонию. К тому же там эти люди будут в большей безопасности.

– Владыка регент, – обратился к Куитлауаку один из старейшин. – Я хотел сказать, владыка Глашатай. Если всем чужеземцам предстоит умереть в полночь, то зачем ты только что настаивал, чтобы Кортес назвал дату своего ухода?

Куитлауак бросил на старика такой взгляд, что я понял: в составе Изрекающего Совета этот человек не задержится.

– Кортес не так глуп, как ты, мой господин, – пояснил правитель. – Он прекрасно понимает, что я хочу от него избавиться, и попытка сделать вид, будто это не так, лишь усилила бы его подозрения на мой счет. То, что я согласился терпеть его здесь с явной неохотой, вполне соответствует его ожиданиям, а значит, по крайней мере на этот счет, испанцы успокоятся. Мне хочется надеяться, что с настоящего момента и вплоть до полуночи не случится ничего, что могло бы их встревожить.