Аццкий хай (СИ)

— Ну, я вообще-то тоже, но тут с питанием напряг. Была рыба соленая, но ее Колобень сожрал. О, а ты шепелявить перестал.

— Ага, я умный, я быстро учусь… Так что??? Совсем ничего не осталось?

— Где-то еще вот что было… Сейчас.

Риммон вытащил из мешка слегка ржавую консервную банку со спецпайком, подаренную, тогда еще совсем живым Барсом. Хозяйственный демон никогда ничего не выбрасывал.

Змей критически обнюхал жестянку без наклейки.

— А она не взорвется?

— А что, должна?

— Знаешшь… — Тварюшка почесал хвостом левую голову. — Давай отложим ее на совсем уж крайний случай. Когда выбор будет стоять так — или кто-то из нас, или она…

Демон хмыкнул и прибрал подозрительную банку обратно в мешок.

— А еще есть что-то?

— Нет.

— И что теперь? Тут и загнемся от недоедания?

— Ну почему, витаминок полно.

— Сам их ешь, я не буду.

— Ну и сиди голодный.

Тварюшка немножко обиделся, и стал ползать вокруг, выискивая что ни будь съедобное.

Вдруг, на том месте, где он только что был, сверкнула золотая молния и змей исчез.

— Эй, ты где? — Демон не на шутку встревожился, сдохнет еще, потом снова ежика рожай.

— Тут, — высунулась из зарослей метрах в двадцати от Риммона одна из голов. Чуть позже появилась кого-то жующая вторая голова. — Заяц. А ничего так… Стало быть, я мясоядный.

— Плотоядный, — поправил демон. — Не удивительно, с такими-то зубиками… Заяц то хоть не желтый был?

— Нет, серый.

— Увидишь желтого — не трогай, он мой.

— Хорошо. Будешь кусочек?

— Буду, но не этого, ты его вон, всего обслюнявил. Поймай еще, а я пока костерок разведу.

— Заметано.

Они сидели около небольшого костерка и наслаждались слегка обугленным, горячим мясом трех зайчиков и двух огромных неизвестных черных птиц с красными бровями. Правда без соли, но Крепкое зелье лечения вполне сошло за кетчуп. Охотник из змея оказался великолепный, он буквально за десять минут натаскал всю эту дичь, а потом с нетерпением облизываясь, смотрел, как его брат разделывает и поджаривает добычу.

Змей не заглатывал пищу целиком, как это принято у большинства его сородичей, а отгрызал по кусочку, и тщательно пережевывал, чавкая и урча от удовольствия, как котенок.

Они смотрели, как вокруг бубна, не переставая ходят в присядку четыре абсолютно одинаковых Колобеня, изредка синхронно делающих сальто-мортале, и тихонько обсуждали перспективы.

Демону, как индивидуалисту и эгоисту до мозга костей, очень сложно было принять тот факт, что теперь необходимо заботится еще о ком-то кроме себя. Но по совету Колобеня, представил, что Тварюшка — это его третья, очень длинная и говорящая рука. Сразу стало легче.

Четыре Колобеня перешли на гопак, потом на нижний брейк. Шаман уже не выл, а скулил, колокольчик зазвенел, хоть и стоял нетронутым, потом неярко засветился.

Светало, шаман в своих четырех воплощениях кувыркался и крутился на головах возле бубна. Как ему это удавалось в шапке с гигантскими оленьими рогами — вот в чем настоящее загадка.

Риммон и Тварюшка успели уже пару раз объесться и по очереди вздремнуть, когда из колокольчика ударили разноцветные снопы молний, окутали орущих Колобений, и потащили в центр бубна. Ударил гром, завыл ветер в нем слышались крики, стоны, и призывы… Четыре шамана снова слились в одного, который плюхнулся пузом прямо на истерично звенящий колокольчик и заглушил его напрочь. Тишина, по контрасту с предыдущей вакханалией звуков, казалась гробовой.

Демон не спеша подошел и аккуратно приложил камень души Ваатра-Ууша ко лбу Колобеня.

…

Такого, она точно не ожидала. Плащ Стихий, будучи легендарным предметом, не полностью существовал в мире Грязи, а вернее, существовал не только в нем. Как и все прочие легендарки. Собственно, поэтому они и были настолько могущественны.

А Плащ Стихий, был еще и слегка бракованным. Но этого никто, конечно не знал. Кроме двоих, но они уже никому ничего рассказать не могли.

С другой стороны, ни светоносный заяц, ни сама Иззабибель, ну никак не могли учесть всех возможностей бракованной легендарки. За что она сейчас и расплачивалась.

Мир Духов, в который она угодила, находился за пределами Грязи как таковой, где-то на стыке системных логов и полуготовых локаций с частично прописанными свойствами. Мир бурлил, кипел, не имел четких форм и законов, лишь неясное человеческой логике содержание. Да и демонской.

Иззабибель превратилась в кусок кода, в функцию. Ее тело — длиннющая формула, ее сознание — набор алгоритмов. Она осознавала себя, осознавала окружение, но перемещаться в этом пространстве в привычном понимании слова не могла. Для того чтобы покинуть это странное место требовалось решить гигантскую систему уровней, с таким количеством неизвестных, и такими вывертами, пространственно-временных согласований, что Иззабибель впала в панику. Неподалеку от нее (хотя, как может быть далеко или близко, в мире с отсутствующими в принципе системами координат?), промелькнул алгоритм моба.

Иззабибель вытянула интеграл, и моб влился в нее, став частью формулы. Какие-то значения сократились, прочие расширились.

О, а вот алгоритм целой расы… Такой толстый, лимитировано-желто-соленый…