Аттестатор

Конечно, можно было, как многие его собратья по разуму и профессии, постараться научиться приличным манерам, умению вести себя за столом, подчеркнуто вежливому отношению с официантами и консьержами… но Магомеду подобная наука была западло, это значило прогнуться под обстоятельства, подстраиваться под тех, кто был ему неприятен. А потому последние годы он предпочитал более привычный отдых, где мог расслабиться и оставаться самим собой.

Назначение нового главы ОВД и случившееся с прикормленным Чижом, конечно же, его насторожили. Но неофициальный хозяин города посчитал лишним из-за этого менять свои планы.

Старая, можно сказать, даже антикварная «Волга» «ГАЗ-21», переваливаясь, неторопливо катила по грунтовой дороге, идущей у подножия высоченного лесного откоса, поросшего южными соснами-пиниями. По правую руку простирался песчано-галечный пляж и пронзительно голубое Черное море, в волнах которого дробилось отраженное солнце.

За рулем автомобиля, ветерана советского автопрома, сидел абсолютно лысый восьмидесятилетний мужчина и привычно крутил баранку, объезжая рытвины. Старый авторитет криминального мира Армен Поганесян давно уже отошел от дел. В криминальных кругах он был более известен погонялом Погост.

– Пора подумать тебе, Магомед, – обратился он к сидевшему рядом с ним Уралову, – как от дел отходить будешь. Вечного фарта не бывает.

Магомед Рамдракович лишь снисходительно улыбнулся в ответ – мол, рано мне о покое думать, я еще полон сил.

– Нельзя поиметь всех женщин в мире, срубить все «бабки» и выпить весь коньяк, – нравоучительно, тоном старшего товарища проговорил авторитет.

– Но нужно к этому стремиться, – хохотнул Магомед.

– Я тоже стремился. Но старость ум дает. Вовремя в две тысячи первом сориентировался, когда все наши «крыши» менты под себя подбирать стали. До этого все чисто и прозрачно было. Блатные – это блатные. Менты – это менты. А я почувствовал – прежний мир рушится и нет мне в нем прежнего места. Или самому меняться придется, или же погибнуть. Я же не хотел драться, как лев, а погибнуть, как мандавошка. И пацанов своих предупредил, чтоб не дергались. Пусть ментяры позорные все к рукам прибирают. И ушел на покой. Тут, в Абхазии, райское место. Много наших блатных осело из тех, кто жив остался. Я здесь человек уважаемый, инвестор, – Погост осклабился, в лучах солнца блеснули золотые фиксы.

Авторитет говорил правду. Он словно мумифицировался в конце славных девяностых, таким и остался. Не стал косить под бизнесмена. Весь его вид говорил о том, что принадлежит он к уголовному миру с его старыми понятиями.

– Тебе машина моя смешной кажется, как и дом-развалюха, в котором я живу. А мне большего и не надо. Машина должна ездить. В доме крыша не протекать. А золотые фиксы жуют не хуже, чем хваленая металлокерамика.

– Где-то ты, Погост, прав. Мне самому в Абхазии нравится. Рай на земле. Любого мента за три копейки купить можно. Обо всем добазаришься. Даже официальный штраф за вождение машины в нетрезвом виде тут тысяча российских рублей.

– Насчет рая на земле – это точно. Экология тут райская. Ни один завод не работает, кроме коньячного. Так и ты перебирайся сюда, – Поганесян притормозил.

«Волга» мягко съехала пологим спуском и, слегка пробуксовывая в песке, покатила по пляжу. Хрустнула под колесами галька, машина замерла. Авторитет заглушил двигатель. С минуту он сидел, блаженно прикрыв глаза, вслушиваясь в шум прибоя. Наконец проговорил:

– Кажется мне, что твой час тоже настал.

– Ты о чем, Погост?

– Ты мне о вашем новом главменте рассказывал. Новые веяния начались. Значит, и новый раздербан близится. Зря ты сам на него не вышел, не поговорил.

– Большая честь, – усмехнулся Магомед. – К тому же у него заместители есть. Те, что при Чиже служили. Они ему все доходчиво объяснят. Сам придет.

– Думаешь этим ценник сбить? – Погост включил радиоприемник в машине, покрутил ручку, отыскал FM-станцию со старой советской музыкой. – Ты ж сюда не о делах говорить приехал, а отдыхать. Вот и расслабляйся.

Магомед и Погост выбрались из «Волги». Авторитет сбросил рубашку, оставшись в светлых полотняных штанах. Его худощавое тело густо покрывали зоновские татуировки, по которым можно было в подробностях реконструировать всю его нелегкую тюремную биографию.

Погост сбросил шлепанцы, погрузил босые ноги в песок и сел, привалившись спиной к стволу выброшенного волнами на берег огромного дерева. Сучья давно обломались. Гигантской короной топорщились толстые корни. Древесина была выбелена солью, солнцем и ветром.

– Много раз я мечтал на зоне, в ШИЗО, что сдохну именно так – тихо и спокойно. Не в больничке, не в камере, а на берегу теплого моря с тлеющей «беломориной» в зубах, – авторитет вновь закрыл глаза, словно возвращаясь мыслями в прошлое. – Ты поплавай, а я уж тут по-стариковски на бережку.