Аттические ночи. Книги XI - XX

(14) И грамматик, сильно потея и отчаянно краснея, в то время как вокруг многие громко смеялись, встал и уходя произнес: „Тебе одному, Фронтон, я позже скажу, чтобы невежды не услышали и не узнали“. Мы все также встали, оставив рассмотрение этого слова.

Глава 11

<***>

(1) Две греческие стихотворные строчки пользуются славой и считаются достойными памяти среди многих ученых людей, ибо они весьма приятны и отличаются изящнейшей краткостью. (2) Довольно многие древние писатели уверяют, что автор этих строк — философ Платон, который забавлялся ими в юности, в то самое время, когда он также пробовал силы в сочинении трагедий:

Душу свою на губах я держал, Агафона целуя,
Бедная, бросив меня, рада в него перейти. [1323]

(3) Это двустишие мой друг, юноша, не чуждый муз, переложил более вольно и свободно во многих стихах. Так как они показались мне весьма достойными упоминания, я привел их:

(4) Пока целую мальчика
Губами чуть раскрытыми
И нежный цвет дыхания
С открытых уст я пью,
Душа, страдая раною,
К моим губам спустилася,
К устам открытым мальчика
И губ его краям.
И путь себе нашедшая
Уйти к нему пытается.
И если б дольше длилося
Уст наших сочетание,
Огнем любви пылавшая,
К нему б она ушла.
Но вышло б диво дивное:
В самом себе я умер бы,
Но жил внутри любимого. [1324]

Глава 12

<***>

(1) Я слышал, как Герод Аттик, [1325] консуляр, произносил по-гречески речь, в которой превзошел строгостью, богатством и изяществом слов почти всех, кого мы помним. (2) Рассуждал же он против бесстрастия (απάθεια) стоиков, оскорбленный кем-то из них из-за того, что недостаточно благоразумно и не очень мужественно переносил смерть мальчика, которого любил. [1326] (3) Смысл этой речи, хотя я мало что из нее помню, таков.

Нигде ни один человек, который чувствует и понимает согласно природе, не может быть лишен и полностью свободен от тех переживаний души, которые [Герод Аттик] называл страстями (πάθη): боли, желания, страха, гнева, наслаждения, — и если он даже сумеет, приложив все усилия, освободиться целиком, это будет не лучше, так как душа, лишенная опоры этих переживаний как необходимого источника для многих [других], увядает и цепенеет. (4) Он говорил, что эти чувства и движения души, которые, будучи неумеренными, становятся пороками, связаны и переплетены с некими силами и живостью духа, (5) и поэтому, если все мы неумело изгоним их целиком и полностью, есть опасность, что мы избавимся и от сопутствующих им хороших и полезных душевных свойств. (6) Итак, [Аттик] считал, что [страсти] должны быть ограничены и умело и осторожно устранены, чтобы освободиться только от кажущегося чуждым, противным природе и ведущим к гибели, дабы не случилось в самом деле то, что, как говорит предание, произошло с неким необразованным и диким фракийцем на земле, которую он купил с намерением возделывать.

(7) „Фракиец, — сказал [Герод Аттик], - не привыкший в своей крайней дикости возделывать поля, переселившись в культурные земли из стремления к более подобающей человеку жизни, приобрел участок, засаженный оливами и виноградом. Не зная совершенно ничего о том, как выращивать виноград или дерево, видит он как-то, что сосед вырубает высоко и широко разросшуюся ежевику, подстригает ясени почти до самой верхушки, вырывает от самых корней побеги винограда, стелящиеся по земле, обрезает длинные и прямые ветви на фруктовых деревьях и на оливах. Фракиец подошел поближе и спросил, почему тот обрезал столько зелени и деревьев. (8) Сосед же ответил так: „Чтобы поле стало красивым и чистым, а дерево и лоза более плодородными“. (9) Фракиец ушел от соседа, благодаря его и радуясь, словно овладел земледельческой наукой. После этого он взял серп и топор и — несчастный невежда! — обрубил все свои виноградные лозы и оливы, отсек самую пышную листву деревьев и самые плодоносные лозы винограда, вырвал все кусты и заросли, где должны были созреть плоды и фрукты, вместе с терновником и ежевикой ради очищения поля, дорогой ценой заплатив за свое самомнение и самоуверенность при подражании неверно понятому примеру. (10) Так, — говорит оратор, — и эти последователи бесстрастия, которые хотят казаться спокойными, бестрепетными и невозмутимыми, пока они ничего не желают, ни от чего не страдают, ни на что не гневаются, ничему не радуются, отсекая от себя все, к чему стремится страстная душа, в оцепенении вялой и как бы парализованной жизни встречают старость“.

Глава 13

<***>