– Мы отняли это у одного из гепидов Ардариха, – едва переводя дух, сказал гунн. – Он вез письмо турингам, и чтобы достать его, мы были вынуждены изрубить гонца на куски.
Хелхаль, разрезав шнурки, пробежал послание и тотчас же постучал рукояткой меча в дверь спальни.
– Вставай, Аттила, – вскричал он, – вставай, вставай! Теперь не время спать! Убей меня за ослушание, но вставай! Отвори мне, господин, прочти! Ардарих открыто возмутился против тебя! Он собрал все свое войско недалеко отсюда! Шваб Гервальт бежал к нему! Германцы восстали!
Безмолвие было ему ответом.
– Так я сам отворю дверь, не боясь твоего гнева! – закричал старик, вынимая из-за пояса вверенный ему ключ и вкладывая его в замок. Замок щелкнул, но дверь все-таки не отворялась, несмотря на то, что он изо всех сил толкал ее руками и коленями.
– Господин запер ее изнутри на задвижку! Зачем сделал он это?
Позади Хелхаля стояли испуганные, напряженно следившие за ним часовые.
– Назад, прочь отсюда! – крикнул он на них, и они смиренно отошли, как побитые собаки.
– Аттила! Ильдихо! Отоприте! Узнайте важные вести! Германцы восстали!
Тяжелая задвижка медленно отодвинулась, и дверь раскрылась. Хелхаль бросился в комнату, захлопнув за собой дверь, у которой молча остановилась бледная Ильдихо.
В спальне царил полумрак, яркое солнечное сияние не пробивалось сквозь спущенные занавеси, и Хелхаль с трудом мог наконец разглядеть окружающее.
Прежде всего он увидал золотую чашу, принесенную им сюда вечером, полную вина. Теперь она лежала на устланном мехами полу в какой-то красной луже, похожей на кровь, но это должно было быть вино, потому что сильный аромат наполнял комнату. Хелхаль перешагнул через лужу и подошел к постели.
Аттила лежал на ней недвижим, распростертый на спине. Казалось, он крепко спал, но старик приметил, что все его лицо было закрыто пурпуровым покрывалом, за исключением широко раскрытого рта.
– Он спит? – спросил он Ильдихо.
Но она стояла по-прежнему неподвижно и не отвечала ему.
Тогда он откинул покрывало и с ужасом вскрикнул.
Широко раскрытые, стеклянные глаза с налитыми кровью белками взглянули на него, багровое лицо застыло в страшной, полной смертельной муки, судороге и было безобразно раздуто, подбородок, шея и белая шелковая одежда залиты были кровью.
Хелхаль не хотел верить своим глазами.
– Господин! – позвал он, тряся его за руку, но рука тяжело свесилась вниз.
– Господин! – Он с трудом приподнял тяжелое, еще теплое тело. – Аттила! Проснись! Ты ведь только спишь!
– Нет, он умер! – спокойно произнесла девушка.
– Умер? – дико закричал старик, выпуская его. – Нет, нет! – полуприподнятое тело Аттилы грузно упало на ложе. – Умер? Умер! О горе: я вижу, его задушила кровь! Как часто я уже боялся этого! О! На этот раз это сделало вино!
– Нет. Я задушила его. Он напился вина и заснул. Но скоро опять проснулся и хотел… принудить меня… быть его женой. Тогда я задвинула задвижку для того, чтобы часовые не прибежали ему на помощь. Я задушила его моими волосами…
– Убит женщиной! – с горестью воскликнул старик, схватившись за голову. – Молчи, несчастная! Проклятая! Если бы гунны узнали об этом, ими овладело
бы отчаяние! Великий Аттила пал от руки женщины! Его дух навеки проклят и навеки осужден пресмыкаться в образе червя!
И старик, бросившись на колени перед трупом, осыпал поцелуями его лоб и руки.
Девушка внимательно слушала отчаянные восклицания Хелхаля: ей были достаточно знакомы понятия гуннов о переселении душ, и она поняла все значение слов старика.
– Неужели это правда? – снова спросил он, все еще сомневаясь в причине смерти своего господина.
– Не думаешь ли ты, что Ильдихо может лгать? Не легко мне было победить отвращение и дотронуться до этого чудовища. Но борьба была коротка: опьянение сделало его почти беззащитным.
– Да, это правда! – простонал старик. – Я вижу в его зубах прядку желтых волос! О, это ужасно! – Он закрыл ковром лицо мертвеца. – Л не могу смотреть на него! Погоди же ты, убийца! Еще три дня тебя хранит священный праздник, а на четвертый ты и твои сообщники, вы умрете неслыханной смертью!
Он отворил дверь, позвал часовых и передал им девушку, приказав запереть ее в одной из старых башен, отдаленных от всякого жилья.
– Запереть ее одну! Отдельно от остальных! Отдельно от Эллака! Приставить к ее двери троих стражей! Если она бежит, стражи умрут!
– Мы повинуемся, князь, – произнес начальник стражи, с изумлением озираясь кругом, – но где же наш господин? Он не выходил отсюда!
– Вот он, – простонал старик, – он мертв! И он отдернул ковер.
– Мертв! Аттила! Значит, он убит!
– Но кем?
– Никто не входил сюда!
– Мы все лежали на пороге!
– Его убила женщина!
Так восклицали пораженные гунны.