Аттила

Наконец, ритор не выдержал и тихо, едва слышно, произнес:

— А когда… ты все это возьмешь у нас… что же оставишь ты нам?

— Души ваши! — быстро отвечал Аттила. — А в Риме оставлю вашему первосвященнику дорогую ему гробницу еврейского рыбака. Всем же вам — ваших матерей! Ваши жены, сестры и дочери также останутся при вас… до тех пор, пока какая-нибудь из них не приглянется мне! Тише ты, храбрый Примут! Ни слова! Ни вздоха! Вы должны исполнить все, чего бы я ни требовал. Так беспомощно и бессильно лежите вы у моих ног. Вы не можете противиться даже в случае, если бы у вас на это хватило мужества! Ступайте! Отпускаю вас! Сегодня Аттила, меч бога войны, отомстил Риму за все народы, в течение веков угнетаемые им!

Глава шестнадцатая

Эдико отвел связанного Вигилия в одну из многочисленных деревянных башен, служивших темницами.

Затем он догнал послов, медленно и угрюмо направлявшихся к своим жилищам.

Увидав его, Максимин остановился.

— Германец, — с упреком сказал он, — сегодня ты смешал с грязью римскую империю!

— Это сделал не я и не Аттила, а ваш император, — отвечал Эдико, — и я служил лишь орудием!

— Да, — мрачно вмешался Приск, — но я видел, насколько это было тебе приятно!

— И к чему тебе наше унижение? Ведь ты не гунн. Откуда же у тебя такая ненависть к нам? — продолжал Максимин.

— Ты полагаешь, что скорее я должен был ненавидеть гуннов? — прервал его Эдико. — Но сами вы, римляне, постарались отвратить меня от себя. Гунны грубы, дики, невежественны, вы же изящны и образованы, но в то же время вы лживы до мозга костей. Я испытал это. Слушайте: двадцать лет тому назад небольшая область скиров не могла вмещать в себе все возраставшее население, благословленное Вотаном и Фриттой, Фро и Донаром. Король Дагомут созвал народное собрание, и оно решило, что третья часть мужчин, юношей и мальчиков, избранных по жребию, должны выселиться и основаться в иной стране. Жребий пал и на наш род, благороднейший после королевского. У моего отца было пять сыновей, и я, младший из них, только что получил меч из рук короля Дагомута. Все мы, с нашими приближенными, слугами и отпущенниками, отправились вниз по Дунаю. Отец Аттилы Мунчук звал нас к себе на службу за очень большую плату, так как повсюду гремела слава о воинственности скиров и в особенности об отваге моего отца Эдигера. Но отец отказался от предложения Мунчука.

— Император Византии, — отвечал он ему, — завербовал уже нас, хотя и за меньшее вознаграждение. Мы охотнее будем служить римлянам из чести, чем гуннам ради их золота.

Император поселил нас во Фракии, и мы много лет сражались за Византию против гуннов и Мунчука.

— Знаю, — сказал Максимин, — сражались отважно и преданно.

— Но знаешь ли ты, патриций, какую мы получили благодарность? Спустя несколько лет к гуннам присоединились еще другие враждебные народы, роксаланы. Мы продолжали сражаться и против них. Что же придумал император? Он сообразил, что роксаланы многочисленнее и сильнее нас, и продал нас им. Однажды ночью явились к нам императорские полководцы с римлянами и роксаланами, и началась резня: беззащитных убивали в постелях, пленников отвели, как рабов, на византийские рынки, и обработанную землю отдали во владение роксаланам. В эту ночь двое из моих братьев были умерщвлены, а двое взяты в плен. Раненый отец мой со мной и немногими из наших успел скрыться в лесу. Здесь на нас напали гунны из той самой орды, с которой мы бились во многих кровавых схватках за Византию. Нас привели к Мунчуку, и мы думали, что настал наш последний час. Но гунн сказал:

— Несчастие отважных для нас священно. Вы испытали верность римлян, испытайте же теперь дикость гуннов.

И, развязав наши узы, он дал нам пищи и вина, и собственными руками перевязал раны моего отца, убившего многих из его лучших всадников. С тех пор мы служим гуннам. Нам никогда не пришлось в этом раскаиваться. Отец мой умер, пронзенный римской стрелой, и на смертном одре под самой страшной клятвой, данной мною от всего сердца, взял у меня обещание вечной ненависти к Византии и Риму и непримиримой с ними вражды. Клятву эту я должен завещать моим детям, и так передавать ее из рода в род. Я исполнил его завет!

— Исполнил вполне? — после долгого молчания спросил Максимин. — Разве у тебя есть сын?

— Да!

— И ты воспитываешь его в ненависти к римлянам и для мщения Риму? И он дал эту клятву?

— Конечно, римлянин! И намерен свято держать ее! — раздался звучный голос. Прекрасный стройный мальчик лет пятнадцати, незаметно шедший все время за Эдико и слышавший весь разговор, выбежал вперед, обнял отца и убежал.

— Вот мой сын. Он будет верен своей клятве, мой Одоакр!

Глава семнадцатая

Когда утром послы вышли из дома, чтобы отправиться в обратный путь, они с изумлением увидели, кроме приготовленных для них носилок, повозок и лошадей, еще несколько повозок и превосходных коней.