Аттила, Бич Божий

Когда Бледа узнал о том, что Констанций не только включен в состав следующего посольства, отправляющегося в Константинополь, но и должен будет встретиться там с Хрисафием, его охватило крайнее возбуждение. Оставив свои расположенные к северу от Понта Эвксинского земли, он поспешил в столицу брата, — вроде как повидать одну их жен, которая жила в соседней деревне. Бледа и сам уже какое-то время вел интенсивную переписку с Хрисафием, вынашивая мысль о том, что должно было принести пользу им обоим, — убийстве Аттилы. Десять лет Бледа жил в его тени, всеми презираемый и игнорируемый. В один прекрасный день ему, человеку сколь ограниченному, столь и тщеславному, сносить подобное унижение стало совсем невмоготу, и в коварном и заблудшем мозгу Бледы начал зреть план избавления от нелюбимого брата. Хрисафия же убийство Аттилы вообще могло возвести в ранг спасителя Восточной империи, наделив его властью уже не просто огромной, но практически безграничной.

Теперь они были заняты поиском исполнителя, человека отважного и готового ради денег пойти на убийство. По причинам безопасности и гарантии от возможного предательства посланники-гунны в качестве претендентов на его роль даже не рассматривались. Но в лице Констанция, решил Бледа, они могут получить нужного человека. Об этом свидетельствовало все, что Бледе довелось услышать о новом после Аттилы. Будучи римлянином, ничем Аттиле не был обязан: в родстве с правителем гуннов он не состоял, клятву верности ему не давал. И, если правдивы были ходившие слухи о том, что Констанций присвоил подарки Аэция Аттиле, шансы на то, что римлянин клюнет на взятку, возрастали многократно. Кроме того, поговаривали, что Констанций неплохо себя проявил в недавней битве, в которой римляне разгромили франков, из чего Бледа сделал вывод, что этот молодой римлянин — парень хладнокровный и способный на убийство. Бледа знал, что Хрисафий разбирается в людях лучше, нежели он сам. Вот после встречи с Констанцием евнух пусть и решает, можно ли на него положиться, а уж за вознаграждением дело не станет. Все свои мысли Бледа изложил в письме, которое и отослал Хрисафию с самым быстрым из своих курьеров.

* * *

— Говорят, мир — круглый, Баламир, — сказал Аттила.

Этого молодого гунна он вытащил из Данубия незадолго до своего восхождения на трон, и с тех пор Баламир был самым надежным и преданным из всех слуг Аттилы; теперь, спустя десять лет, он выступал скорее в роли спутника и доверенного лица, нежели прислужника. Решив дать лошадям передышку, мужчины остановились на вершине одного из хребтов Сарматских гор, разглядывая волнообразные зеленые луга, словно море катившиеся к линии горизонта. Аттила завел Баламира так далеко в горы, потому что хотел переговорить с ним наедине, там, где никто не мог их услышать.

— Господин, один мудрый грек по имени Эратосфен, полагавший, что земля круглая как шар, вроде бы даже сумел высчитать длину ее окружности. — Из бесед с вольноотпущенником Онегесия и прочими пленными восточными римлянами Баламир набрался полезных и не очень знаний о греко-римской культуре и представлений о мире. (Способный к языкам, Баламир понимал греческий ровно настолько, что мог ухватить суть большинства разговоров.)

— И какова же она, по мнению этого грека?

— Около восьми тысяч лиг[44], господин, если мне не изменяет память. Но, конечно, все это может оказаться лишь теорией. Отсюда, по крайней мере, она выглядит плоской.

— Да, выглядит, но, думаю, вполне возможно, что устами этого грека глаголит истина. Видел ли ты когда-нибудь появляющийся на горизонте корабль? Ах да, забыл — ты же никогда не был на море. Хорошо, тогда едущий по степи обоз. Сначала появляется тент, затем — каркас, еще позже — колеса… Не будь земля выгнутой, так бы не происходило.

— Может, она и выгнутая, господин, но все равно не круглая. Как, скажем, яйцо.

— Но тень, отбрасываемая землей на луну, представляет собой часть идеального круга. Вот видишь, мой друг, благодаря простому наблюдению каждый может понять, что земля — круглая. И для этого не нужно быть философом или математиком. Знаешь, в чем секрет моей власти, Баламир? Я скажу тебе: в наблюдении. Удачливый охотник месяцами наблюдает за преследуемой добычей. Изучает, когда опасно, а когда можно к ней приближаться, когда она ведет себя самоуверенно, а когда осторожничает, как во время гона, и так далее. Вот так и я: изучая людей, узнаю их сильные и слабые стороны, и знание это позволяет мне играть на их чувствах и держать их под контролем. Какую часть из восьми тысяч лиг этого грека составляют мои владения, как думаешь?

— От Паннонии до Имая, господин? Сколько это — около тысячи лиг? Восьмая часть окружности земли — если верить его подсчетам, конечно.

— А теперь удвой эту цифру. Если Констанций не врет, Аэций предлагает мне стать соправителем Западной империи. Подумай только, Баламир, две тысячи лиг. А если допустить, что все, что лежит между Китаем и Геркулесовыми Столпами — океан, то, получится, Аттила будет править почти половиной мира.