Аттила, Бич Божий

Бонифаций был последним человеком, которому бы он доверил бразды правления государством. Его, Бонифация, методы обращения с варварами вели к конфронтации — устарелая, не имеющая шансов на успех стратегия. Насильственно изгнать поселившиеся на имперских землях племена не представлялось возможным ввиду их многочисленности — разве что Запад получил бы сильную поддержку Востока. Но рассчитывать на нее не приходилось; те дни закончились со смертью Феодосия. С другой стороны, он, Аэций, проведший детство в заложниках сначала у Алариха, а затем — у гуннов, знал варваров. Он как никто другой чувствовал, когда необходимо было пойти им на уступки, а когда — надавить, когда следовало быть дипломатом, а когда — занять твердую позицию. Главным, что он вынес из общения с ними, являлось то, что зачастую силу варваров можно было нейтрализовать, настроив их друг против друга: гуннов против визиготов, визиготов против свевов и так далее. А для этого требовались искусство и хитрость, основывавшиеся на знании мышления варваров, чего у Аэция, в отличие от его соперника, имелось в избытке. Бонифаций был силен в истреблении варваров; управляться с ними он не умел, да и не сильно к этому стремился.

Словно играя в ludus latrunculorum или «солдатиков», Аэций снова и снова взвешивал сильные и слабые стороны — свои и своего противника. На первый взгляд Бонифаций имел одно, но крайне важное, перед ним преимущество — доверие Плацидии. Но Бонифаций был в Африке, в то время как он, Аэций, находился в Равенне, и, пустив в ход все свое обаяние и силу убеждения, мог спокойно настраивать императрицу против ее фаворита. Притворяясь преданным другом и союзником Плацидии (ему даже приходилось любезничать с ее капризным сыном), в последние несколько недель он сумел существенно ослабить ее, по отношении к нему, Аэцию, враждебность и завоевать ее доверие, что дало ему возможность, при помощи намеков и инсинуаций, распространяя «слухи» о том, что Бонифаций вынашивает заговор против императрицы и сеет смуту среди придворных и армейских офицеров, чернить комита в глазах Августы.

Бонифаций слишком благороден и доверчив, подумал Аэций, почувствовав угрызения совести. Будучи человеком совершенно лояльным и неподкупным, комит Африки наивно приписывал подобные качества всем, кому доверял. Он никак не мог понять — и в этом была его главная слабость, — что мужчины (как, впрочем, и женщины) в большинстве своем не обладают сильным характером и легко поддаются чужому влиянию. Да, политика была грязной игрой; время от времени Аэций сам себе становился противен за то, что участвовал в подобных махинациях. Но цель всегда оправдывала средства, даже тогда, когда достигалась с помощью обмана или предательства. К тому же, сказать по правде, Аэцию нравилось все это: возбуждение, которое он испытывал, бросая на борьбу с достойным противником все свое коварство и средства; приводящее в трепет единоборство; пьянящая радость победы.

По прибытии на виллу Аэций бросил поводья Буцефала конюху и по веренице залов проследовал в tablinum — в его случае, скорее канцелярию, нежели читальню. В комнате царил обычный хаос: повсюду валялись книги, документы и личное снаряжение полководца. Винить в этом рабов он не мог; всем им строго-настрого запрещалось входить в tablinum ради сохранения целостности его «системы». Находившиеся там книги преимущественно представляли собой научные труды на военную тему: Вегеций (тупица, смешавший тактику времен Траяна и Адриана с нынешней); «О методах ведения войны», интересный трактат безымянного автора о реформировании армии, пропагандирующий более широкое использование различных машин и механизмов, которое, по мнению автора, привело бы к экономии людских ресурсов; ценная копия (обновленная) «Notitia Dignitatum», правительственного перечня всех ключевых государственных должностей обеих империй (в том числе и военных).

Пришло время начать вторую часть развернутой им против Бонифация кампании. Набросив пояс с мечом на бюст комита (Аэций придерживался принципа «Знай своего врага в лицо»), он уже собирался вызвать нотария, но в последнюю секунду передумал. То, что он собирался доверить папирусу, представлялось ему столь опасным, что не должно было попасть на глаза никому, кроме него самого и адресата. Покопавшись в куче нагроможденного на столе хлама, Аэций не без труда обнаружил перо, чернила, чистый свиток — и принялся писать.

Покончив с письмом, Аэций задумался над тем, кому бы доверить его доставку. То должен был быть человек надежный, рассудительный, уверенно чувствовавший себя в седле. И что, конечно же, было гораздо более важным, послание это Бонифаций должен был получить раньше, чем письмо Плацидии. Такой человек у Аэция имелся — Тит. Парень был прекрасным наездником, никогда не задавал лишних вопросов, да и верность его Аэцию сомнений не вызывала. Полководец приказал рабу разыскать юношу.

— А, Тит Валерий! У меня для тебя есть одна работенка. Бывал когда-нибудь в Африке?

— Нет, господин.