Аттила, Бич Божий

Время, казалось, остановилось, когда, выхватив мечи, мы набросились на Валентиниана. Не успев даже опустить руку, император повернулся в нашу сторону, и глаза его едва не выкатились из орбит, когда он увидел блестящие на солнце, готовые вот-вот пронзить его клинки. Смутно помню, что всадники в тот момент уже сорвались с мест и собравшиеся на арене люди повскакивали, подбадривая своих любимцев. Удар мой был таков, что меч пробил Валентиниану грудную клетку. Кровь хлынула из раны ручьем; бросив взгляд в сторону, я заметил окрашенный в красный цвет клинок Гибвульта. Валентиниан издал булькающий хрип, зашатался и осел. Перешагнув через умирающего императора, мы прирезали Гераклия еще до того, как тот успел понять, что происходит. На все ушло не более десяти секунд.

Новости об убийстве императора распространились по арене довольно-таки быстро, и шум затих. Глубокую тишину нарушил громоподобный голос Максима: “Жители Рима, вы свободны. Тиран Валентиниан мертв” [67].

Почти тут же из сенаторской ложи прокричали: “Римляне, приветствуйте нового Августа, Петрония Максима!”

На какие-то мгновенья на арене вновь воцарилась тишина, потонувшая затем в реве тысяч глоток: “Максим Август! Максим Август! Максим Август!”

С разрешения нового императора (получившего пурпур не без нашего участия), мы оставили scholaeи, достаточно пресытившись как Римом, так и его жителями, уже собирались вернуться в родную Германию, когда получили послание, что некто Тит Валерий Руфин, прежде служивший под началом Аэция, желает нас видеть. Почему бы и нет, подумали мы. Я решил, что буду говорить за нас обоих, и встреча состоялась.

Остальное ты знаешь, Тит Валерий, друг мой».

«Рассказ мой окончен [написал Тит в “Liber Rufinorum”], а вскоре, если сбудется пророчество Ромула, придет конец и Рима. Увиденные Ромулом двенадцать грифов символизировали, если верить авгуру Веттию, двенадцать столетий, отведенных этому городу на существование. Может быть, это и миф, но я не думаю, что Западная империя надолго переживет человека, благодаря гению которого она все еще существует. Максим — не Аврелиан; вряд ли ему удастся покорить варваров и возродить государство. Да и в Галлии уже визиготы и франки то и дело норовят выбраться за пределы собственных поселений, а наш армейский контингент там крайне малочислен, да и содержать его особо нечем. Испания разорена багаудами и свевами, Африка — в руках вандалов, Британия давно уже потеряна, и неизвестно, будет ли когда-то возвращена обратно. Лишь в Италии, Провинции и центральной Галлии все обстоит более или менее нормально. Но надолго ли? Войск у нас становится все меньше и меньше; казна пуста; мы ждем помощи с Востока — а ее как не было, так и нет.

Пусть мой сын Марк, если то будет ему угодно, продолжит вести эту книгу. Но взгляд свой он должен обратить в сторону Константинополя, а не Равенны. Западная Римская империя, может быть, и падет, Восточная же будет жить, в этом я не сомневаюсь. Vale».

Послесловие