Аттила, Бич Божий

Рассказ Марка о подслушанном в лесу разговоре Гай выслушал очень внимательно. Собрание у Камня Вотана — места, которое напрямую ассоциируется с германскими мифами, — могло иметь военное значение, особенно в контексте звучавших в адрес римлян скрытых угроз. Может, теперь бургунды и были христианами (они обратились в эту веру недавно, став еретиками-арианами) и — номинально — союзниками Рима, но в прочности этого принудительного альянса он сомневался. Пожилой полководец по собственному опыту знал, что боевой дух может вспыхнуть в германцах в любую минуту, и если подобное случится, они превратятся в грозных противников. Даже ведшим кочевой образ жизни визиготам — наиболее романизированному из германских племен, — на протяжении тех двух поколений, пока им не были выделены земли для постоянного проживания, доверять было нельзя. С другой стороны, встреча у Камня Вотана могла оказаться обычной пирушкой или ритуальным собранием, а ксенофобские разговоры мальчишек — пустой болтовней. И все же, решил Гай, то, что с недавних пор бургунды стали с прохладцей относиться к нему самому, а теперь — и к его внуку, игнорировать не стоит. И Гай Валерий принял единственное, на его взгляд, верное решение: пробраться на собрание и всё узнать самому.

Он ничего не сказал о своих намерениях ни матери Марка Клотильде, ни самому мальчику. Гай просто заявил им, что отправляется в небольшое путешествие. Затем, сменив далматик на тунику из грубой шерсти и некогда ненавистные брюки, он надел прочные ботинки из сыромятной кожи, набросил на плечи плащ и, прихватив приготовленную для него Клотильдой котомку с провизией, шагнул за порог. Дорога до Камня Вотана заняла у него целый день, и, оказавшись в ущелье перед самым закатом, Гай спрятался в старой сторожевой башне, где ему предстояло провести бессонную ночь.

* * *

Не успел король бургундов произнести и дюжины слов, как Гай затрепетал от ужаса: подтверждались худшие его опасения.

— Скажите мне, бургунды, похожи ли мы на овец, которые повинуются римским пастухам? — прорычал Гундогар. — Тридцать лет назад я перевел вас через скованный льдом Рейн для того, чтобы мы могли называть земли, на которых живем, родными по праву завоевания. Наша нация с тех пор расцвела и приумножилась, и прежних земель нам уже не достаточно — западные и северные территории тоже должны стать нашими. Римляне говорят, что нам следует довольствоваться тем, что мы имеем. Но Рим сейчас слишком слаб, чтобы остановить нас. Если у римлян не хватает духа и силы защитить то, что они называют своей территорией — землю, которую они некогда отняли у галлов, — то они не заслуживают права владеть ей. Призыв мой таков: давайте заберем ее себе!

Слова его были встречены одобрительным ревом. Когда шум стих, Гундогар продолжил:

— Атакуем тогда, когда ситуация будет нам благоприятствовать. Мои шпионы докладывают, что визиготы в Аквитании намереваются вторгнуться в Провинцию. И, что гораздо важнее, багауды на северо-западе планируют всеобщий бунт, который начнется в пятнадцатый день мая. Выступим в тот же день. На римлян тогда нападут сразу два врага, а может, если нас поддержат визиготы, даже и три. Слабые и рассредоточенные силы римской армии не устоят против наших воинов. Трупы римлян будут нашим подарком ворону и волку. А теперь идите домой и разошлите всем мужчинам в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет сообщения с призывом явиться сюда с оружием в назначенный день.

* * *

Долго еще после того, как последний бургунд покинул место встречи, Гай не мог разрешить вставшую перед ним мучительную дилемму. Майские иды — всего через четыре дня! Первой его мыслью было бежать со всех ног домой и предупредить Клотильду, которая, будучи женой римлянина, могла пострадать во время антиримских выступлений своего народа. Угроза жизни Марка, сына римлянина, была еще большей. Понятно, что во время атаки на Рим поселение бургундов превратится в зону военных действий и оставаться там будет небезопасно. Клотильда и Марк могли бы успеть покинуть поселение и еще до наступления рокового дня оказаться в римской провинции Максима Секванор, но лишь в том случае, если бы он немедленно предупредил их об опасности.

Но в том-то и была загвоздка. Ближайший римский гарнизон, Сполицин, стоявший на озере Бриганция (где когда-то служил писцом Тит), находился на юго-востоке, на расстоянии многих миль. Слишком далеко: Гай не успел бы оповестить их вовремя, если бы сначала вернулся домой, предупредить Клотильду. Скрепя сердце, старый солдат решил, что поступит так, как велит ему моральный долг: отправится в Сполицин, даже если это обречет невестку и внука на верную смерть. Мысль о том, что его кумиры — железные люди времен великой римской славы — поступили бы так же, доставила Гаю мало утешения. Но, сказал он себе, я должен быть сильным — как та римлянка (или то была спартанка?), которая скорее бы предпочла увидеть, как тело ее сына принесут на щите, чем стала бы свидетелем того, как тот бежал с поля боя. Тяжело вздохнув, Гай начал планировать свой путь в Сполицин.