Аттила. Бич Божий

Если Аэций был готов пресечь любые новые попытки Аттилы вторгнуться в пределы Западной Римской империи, то не имел ни малейших намерений помешать ему стать авторитетным хозяином дисциплинированной империи гуннов. Аттила имел на это право. Аэций даже полагал, что для бесчисленных разношерстных племен и народностей, населявших просторы от Дуная до Урала, Аттила являлся миротворцем, умелым организатором и гарантом правопорядка. Соседство диких и неуправляемых племен совершенно не прельщало Западную Римскую империю и еще менее — Восточную. Трудная задача умиротворения народов должна была приковать к себе все его внимание и занять продолжительное время. Если он снова возвратится к внешней экспансии, то его жертвой станет скорее Византия, чем Рим.

Высказывалось и предположение, что Аэций хотел таким образом сохранить равновесие сил среди варваров. Союзы с ними никогда не были прочными, и в какой-то момент франки и бургунды могли обратить оружие против Рима, а остготы — оставить лагерь Аттилы. Поражение должно было образумить гуннов, и кто знает, не будут ли они впредь полезны Империи в ее войне против франков и прочих варваров? Им всегда нашлось бы применение в борьбе, например, с вандалами и герулами. Есть воспоминания, которые не забываются. Аэций не раз приводил гуннов Роаса — и когда сражался на стороне Иоанна Узурпатора, и когда боролся с Себастианом и Галлой Плацидией. Они всегда приносили ему успех. Почему бы и дальше не опираться на них, карабкаясь на политический Олимп? Примирение с Аттилой поможет уладить ему многие проблемы, которые — кто знает? — могли поджидать его в Риме. Если бы ход событий развивался иначе, чем он предполагал, и Фортуна снова отвернулась бы от него, гунны опять поддержали бы его честолюбивые замыслы. Для этого следовало уберечь армию гуннов от окончательного разгрома, чтобы не лишить себя возможности примириться с ними и сохранить их войско достаточно сильным для достижения своих целей.

Однако нет никаких подтверждений этой гипотезы, которая, прямо скажем, не делает чести римскому патрицию. Он должен был руководствоваться исключительно интересами Империи, сохраняя для нее потенциального союзника в борьбе с другими варварами, и, даже не исключая перспективы личного обращения к гуннам, думать о восстановлении величия Рима, освобождении его от безумного правления трусливого фанфарона Валентиниана III.

Но решающим фактором, определившим поведение Аэция, было иллюзорное представление о собственном будущем, о том, как его встретят при императорском дворе. У Аэция не было и тени сомнения, что он возвратится в Рим победителем во главе сильной армии, испытанной в боях и поверившей в полководческий гений своего предводителя. Он был уверен, что его ждет восторженная встреча римлян и щедрые награды от императора. Теперь можно было даже заявить, что император правильно поступил, не дав ему дополнительных легионов, потому что такой талантливый военачальник, как Аэций, мог изгнать гуннов и теми небольшими силами, что у него были. Император и Рим-победитель удостоят его триумфа — торжественного вступления в Вечный город, даровавшегося самым великим полководцам в честь самых великих побед. Он станет triumphalis vir, героем, навеки внесенным в скрижали римской истории. Так он рисовал себе возвращение в Рим.

Он был в этом столь уверен, что решил не брать с собой войска варваров-федератов и добровольцев, присоединившихся к нему в ходе кампании. Он распустил их прежде, чем вернуться в Арль, пообещав заслуженную награду, в целом не такую уж и большую. На триумф он хотел взять с собой одних только римских легионеров. Галло-римские легионы, более галльские, чем римские, были оставлены, к их полному удовольствию, в Галлии для обеспечения охраны правопорядка. Их командиры, впрочем, должны были сопровождать Аэция, чтобы разделить с ним его славу на триумфе и оценить оказанные ему почести.

Валентиниан III, как мы помним, в свое время поманил Аэция обещанием выдать свою дочь, принцессу Евдоксию, за его сына Гауденция. Но даже помолвка была отложена.

Здесь мы позволим себе небольшое отступление.

Читатель помнит, что византийский император Феодосий II женился на экстравагантной Афинаиде, которая в конце концов его бросила и обосновалась в Иерусалиме под именем Евдоксии. У них была дочь Евдоксия, Евдоксия II, если угодно, которая вышла замуж за Валентиниана III. От этого брака родилась другая Евдоксия, — Евдоксия Некоторую император и обещал отдать за Гауденция.

Евдоксия II уже по праву рождения вызывала к себе всеобщее уважение. Даже ее неверный и экстравагантный муж относился к ней с большим почтением. У нее был сильный характер и собственные убеждения, которые она умела отстаивать. Евдоксия не боялась указывать мужу на его ошибки и критиковать за капризы, легковесные решения и откровенные заблуждения. Иногда — увы, довольно редко, — ей удавалось заставлять Валентиниана прислушиваться к ее советам.