В окрестностях Мантуи жила молодая римлянка, красивая и чистая, набожная и милосердная. Ее вера победила все страхи, и она осталась одна в семейной вилле, когда родители бежали, узнав о приближении гуннов. Аттила проезжал мимо в сопровождении очень небольшого эскорта — такое случалось часто — и захотел сделать привал, перекусить и немного отдохнуть. Юная девушка вышла к нежданным гостям, с милой улыбкой пригласила Аттилу в дом и стала ему прислуживать. Аттила был столь ею очарован, что попросил накормить своих людей в соседней большой комнате и остаться поговорить с ним наедине. Девушка согласилась, и они разговорились. Она сразу поняла, что перед ней был ужасный император гуннов, и поразилась его учтивости.
Она сказала ему, что она христианка и намерена посвятить свою жизнь служению Господу. Ее Бог есть Бог Мира, Добра и Всепрощения. Зачем же он, Аттила, несет людям войну, мучения и смерть? Чувствуя себя смущенным перед такой невинностью и отвагой, император ответил, что ведет себя так только потому, что он Бич Божий и должен выполнять свое предназначение. Она поняла его, и объяснение показалось ей убедительным, но только Бич Божий еще не Архангел Смерти. Разрываясь между желанием поцеловать ее в лоб и расхохотаться, он попросил ее продолжать. Девушка говорила о милосердии, следующем за местью, о смиренной и счастливой старости, о радостях мирной жизни и отдыхе воина, об исполненном предначертании. Аттила был восхищен. Тут в легенде начинаются расхождения: по одной версии, он соблазнил христианку, которая отдалась, то ли поддавшись его неотразимому очарованию, то ли из духа самопожертвования; по другой — решил стать другом этого простодушного ребенка и обещал ей подумать, после чего отправился спать один. В обеих версиях (физическая и платоническая любовь) Аттила встречается с ней вновь, дает себя убедить, отказывается ради нее от всех своих планов и ищет теперь только случая уйти, не поплатившись репутацией. И тут папа — папа христианки Елены! — просит его встретиться с ним: жребий был уже брошен.
Милая, милая сказка. Слишком все красиво, чтобы быть правдой.
То, что Аттила завел роман с прекрасной мантуанкой, вполне вероятно, а учитывая его страсть к красавицам во всех странах, в которых ему доводилось бывать, практически не вызывает сомнений. Но вот его уважение к ней маловероятно, а власть над ним вообще из области фантастики. К тому же о Елене больше никогда не упоминалось.
Тогда что? Объяснение исключительно военного характера? Или, вернее, военные объяснения?
Объяснение первое: хорошо поразмыслив, Аттила решил, что продолжение кампании приведет его к поражению. Он опустошил Северную Италию, захватил добычи больше, чем рассчитывал, и этого, полагал он, будет достаточно.
Это объяснение не выдерживает критики.
Аттила знал, и знал хорошо, что ни один из его полководцев даже не думает о поражении. Эдекон был уверен, что справится с укреплениями Рима, и достижения его модернизированной артиллерии давали ему достаточно оснований для оптимизма. Онегез и Орест в первый раз в жизни буквально взбунтовались: они не хотели слышать даже о безоговорочной капитуляции, настаивая на завоевании. Они смирились только потому, что император есть император и его воля — закон. Кроме того, Аттила начинал поход, преследуя вполне конкретную цель: захватить Италию, а затем и Галлию. Избыток добычи в обозе не мог заставить его отказаться от своего плана.
Второе объяснение: низкий боевой дух войск. Допустим. Но как могло случиться, что именно Аттилу охватил дух пораженчества, когда его командиры и советники рвались в бой? Такое едва ли могло произойти. Лучше, нежели они, чувствовал настроение бойцов? Маловероятно. Он стоял еще дальше от простых воинов, чем его командиры.
Третье объяснение: угроза со стороны Марциана, который шел разорять гуннские земли и мог преградить Аттиле путь к отступлению. Но в Паннонии были оставлены значительные силы, которые могли защищаться, и имелись союзники, обязавшиеся прийти на помощь в случае реальной опасности. В Мантуе вопрос стоял не об отступлении, которому Марциан мог помешать, а о наступлении дальше на юг! К тому же первой заботой Аттилы еще до спуска по альпийским склонам, которые Марциан мог защищать, было спровоцировать того на выступление и пригрозить самым худшим, если византиец не примкнет к договору и продолжит отказываться от уплаты дани.
Нет, не может быть, чтобы Аттила действительно опасался Марциана. Однажды он уже стоял у стен Константинополя и теперь предпочитал ставить перед собой более сложные задачи.
Итак? Объяснение — в конечном счете тоже военное — заключается в том, что он беспокоился о судьбе центральной и восточной частей империи?
Это объяснение, хотя оно и не может быть единственным, стоит ближе всего к истине.