Скифы вытеснили киммерийцев с Кавказа и взяли в плен их царя, разбили медов, пришедших на помощь киммерийцам, нанеся их царю Киаксару одно из немногих в его жизни поражений, дошли до границ Египта, где царь Псамметих I откупился от них дарами. Позднее в войне с азиатскими скифами погиб Кир, Дарий был разгромлен при попытке вторгнуться в земли европейских скифов, и даже полководцы Александра Македонского потерпели поражение от скифов, захвативших Бактрию — между Амударьей и Гиндукушем — и северо-западную Индию. Только Митридат Великий сумел подчинить себе несколько скифских племен. Заря христианства ознаменовалась закатом скифов. Азиатские скифы смешались со славянами, тогда как их европейские сородичи растворились в массе сарматов, заселивших пространства между Доном и Днестром. Сарматы были покорены гуннами, и их император Аттила не без исторических оснований провозгласил себя преемником скифских царей.
В 439 или 440 году гуннский пастух пас стада в степи, километрах в трехстах от устья Дона. Он заметил, что одна телка хромает: на ее ноге был глубокий порез. Пастух перевязал рану и захотел выяснить, как же покалечилось животное. Он пошел по кровавому следу и увидел кончик меча, торчавший из земли. Пастух откопал золотой меч Марака. Он не мог не узнать его, так как скифский меч прочно вошел в легенды всех степных народов, и даже римляне верили в существование, как они называли его, «меча Марса». Пастух показал находку гуннским старейшинам, и те оказали ему великую честь доставить меч в сопровождении пышного эскорта императору Аттиле.
Аттила был не верующим, но суеверным человеком. Какой знак судьбы! Какое подтверждение его императорского достоинства, его славы и непобедимости! В течение многих недель меч был выставлен на всеобщее обозрение, и тысячи гуннов и союзников приходили полюбоваться на него. Новость быстро распространилась по всему свету, и послы Гуннии немало этому способствовали. Поздравления приходили отовсюду, даже хионг-ну и Китай, даже Равенна и Константинополь не остались безучастны.
На поздравления император гуннов отвечал посольствами и дарами. Эдекон отбыл в Китай, увозя в дар просвещенным китайцам греческие и латинские манускрипты, захваченные у римлян и бургундов. Император Поднебесной империи удостоил Аттилу, Эдекона и всех прочих его приближенных самых почетных знаков отличия, которыми только мог наградить чужеземцев. Онегез выехал в Равенну с резными пластинами слоновой кости для Галлы Плацидии — которой Аттила оказывал особое расположение — и с серебряным шлемом и богато украшенными поясами для Аэция. К византийскому императору также был послан легат, но без подарков. У Аттилы были на то свои причины.
Встречался ли он к тому времени с Гонорией, дочерью Констанция III и Галлы Плацидии? Маловероятно: принцесса родилась в Равенне в 417 году, и нет оснований предположить, что Аттила посещал римский двор в последующие годы.
Прелюбопытное создание эта Гонория, самый своенравный ребенок, какого только можно себе представить; она ненавидела своего брата Валентиниана — будущего императора Валентиниана III — и завидовала ему, совершенно не слушалась матери. Впрочем, она была образованна, любила искусства и исторические книги и при этом отличалась кокетством. Гонория очень рано познала — все предосторожности Плацидии оказались тщетными — разврат. Репутация молодой девушки стала почти несовместимой с порядочным браком. Ей пришлось познакомиться с монастырской кельей в Равенне и жить под строгим надзором при константинопольском дворе, но она бежала — и снова гордо появилась на глаза; Валентиниан III пригрозил было заточением в крепость и изгнанием, но убоялся еще большего скандала.
В двадцать три года она пообещала образумиться, если ее выдадут замуж за иностранного принца. В Равенне мало беспокоились о том, какие осложнения незамедлительно возникли бы в отношениях со двором того иностранного принца. Но ей не ответили, и она не образумилась.
История с «мечом Марса» привела Гонорию в восторг. Она послала к Аттиле гонца, передавшего ему письмо и кольцо. Гонория просила — всего лишь — о том, чтобы Аттила женился на ней и потребовал в качестве приданого половину Западной Римской империи, которая, по ее словам, причиталась ей по наследству от отца — Констанция III. Кольцо же должно было стать символом помолвки.