Аттила. Предводитель гуннов

Стоит вспомнить, что пятнадцать лет назад, в 435 году, эта страстная и неукротимая девушка к позору Константинополя послала свое кольцо Аттиле и предложила ему себя. Она желала стать его невестой, как ее мать стала невестой Атаульфа, наследника Алариха. За пятнадцать лет варвар забыл это романтическое предложение, но, хотя он хранил ее кольцо, не предъявлял этой женщине никаких требований и не пытался увидеться с ней. После смерти Плацидии в 450 году Аттила припомнил эту историю и сразу же обратился к Валентиниану с посланием, в котором утверждал, что ему принадлежат и Гонория, и вся ее собственность, то есть половина Западной империи. Он сообщил, что с величайшим изумлением узнал — его суженая из-за него подвергается бесчестью и даже брошена в тюрьму. Со своей стороны, он не считает ее выбор недостойным, потому что на самом деле он оказывает честь императору. Аттила настоятельно потребовал, чтобы Гонория незамедлительно получила свободу и была отправлена к нему с ее долей отцовского наследства и половиной Западной империи в виде своего приданого.

На это удивительное предложение Валентиниан дал ответ, что Гонория уже замужем и посему не может стать женой гунна, поскольку у римлян не в пример варварам не приняты многоженство и многомужие; что его сестра не может распоряжаться империей, ибо женщины ею не правят и вообще та не является семейным достоянием. На все эти возражения Аттила даже не ответил. Он всего лишь послал кольцо Гонории в Равенну и дал понять, что настаивает на своих требованиях.

Несерьезность намерений Аттилы, которые на самом деле были для него лишь предлогом, подтверждаются тем, что он неожиданно отказался от них и никогда больше не вспоминал. И Гонория, и блюдо из Сирмиума были полностью забыты. Он попытался добиться своей цели иначе, вдруг преисполнившись подозрительного дружелюбия и заверяя, что у императора нет более надежного друга, чем он, а у империи — более надежного союзника.

Истина заключалась в том, что появился куда лучший предлог для нападения, чем требование Гонории. Африканская провинция была потеряна для Рима после нападения вандалов, и теперь ею правил человек, подобный Аттиле, — Гензерих. Правда, он не был язычником, как гунн, но склонялся к арианской ереси и собрал под своими знаменами всех варваров, которые кишели среди развалин римских городов в Африке. Гензерих женил своего сына на дочери Теодориха, короля вестготов, но, поскольку этот союз не дал ему того, на что рассчитывал, он вернул девушку ее отцу в целости и сохранности, если не считать отрезанных им носа и ушей. Опасаясь, что Теодорих может, призвав на помощь империю, выступить против него, чтобы покарать за это неслыханное злодеяние, Гензерих заключил союз с Аттилой. Перед гунном открылись новые горизонты; он увидел, что этот союз, пусть и не приведет к нему новых подданных, дает возможность напасть на империю и с юга, и с севера — пока он захватит Галлию, богатейшую из европейских провинций Рима, Гензерих ударит по самой Италии. В этом плане, по которому весь Запад должен был стать его добычей, Аттилу особенно привлекало, что среди франков, самого воинственного из всех варварских племен Европы (что и заставило их первыми принять христианство, а потом и восстановить империю), царила анархия, вызванная смертью их вождя, а его наследство стало предметом спора двух его сыновей. Старший воззвал за помощью к Аттиле, а младший обратился к Риму и сделался чуть ли не приемным сыном выдающегося римского военачальника Аэция. По совету Аэция он отправился в Рим с прошением к императору, где Приск и увидел его, «безбородого юношу с золотыми волосами, падающими на плечи».

Эта ссора как нельзя лучше устраивала Аттилу. Вандалы вторгнутся в Италию из Африки, он нападет на Галлию, а франки пропустят его к переправам через Рейн. О Гонории он и не вспоминал. Аттила отправил послание Валентиниану, сообщив ему о своем решении напасть на вестготов и прося его не вмешиваться. Вестготы, объявил он, были его подданными, которые сбежали от него, но от прав на них он никогда не отказывался. Он указал, какую опасность они представляют для мира в империи, ради благополучия которой — и в той же мере и своего — он и хочет покарать их.

Валентиниан ответил, что империя не воюет с вестготами и они сами должны разрешать свои споры. Вестготы, сказал он, обитают в Галлии как гости, находясь под защитой Римской империи, и, следовательно, нападение на них будет считаться нападением на империю. Но Аттила не хотел ни слушать его, ни понимать. Он настаивал, что оказывает Валентиниану услугу, и, убедив императора, что его волнует лишь добыча, послал Теодориху предупреждение, чтобы тот не волновался, потому что он, Аттила, хочет войти в Галлию, чтобы освободить ее от римского ярма.