Аттила. Сокровища Аттилы

Один из телохранителей слез с лошади, косолапя, подошел к собакам, собрал кинжалы, вытер их, снова взгромоздился на коня. Оказавшись в седле, лениво развалился, темнолицый, с маленькими глазками, невозмутимо погладывая на римлян. Приближенные Аттилы равнодушно переговаривались, словно ничего не произошло. Если бы Диор не знал свирепости Юргута, не видел битвы сотни Узура с бургундами и этой короткой схватки с чудовищными псами, он бы не усмотрел в гуннах ничего воинственного.

А к нему уже спешил потный, перепуганный Светоний, забывший все свои изящные манеры.

— О, какое несчастье! Кто спустил собак? Скажи ему, дорогой Диор, скажи Аттиле, что волкодавы оказались во дворе по недосмотру! Я тотчас разыщу виновного…

Аттила с непроницаемым лицом выслушал оправдания претора и, видимо потеряв интерес к происшедшему, обратился к Диору:

— Кто ты?

— Я сын Чегелая! — ответил тот.

Гунны за спиной своего предводителя загомонили, передавая друг другу удивительную новость: «Говорит: он сын самого Чегелая!»

Новость изумила и Аттилу. Он откинулся в седле, уставился на Диора тяжелым пронизывающим взглядом. Тем временем претор шептал юноше:

— Спроси у этого варвара, пожелает ли он расположиться в саду? Там уже приготовлены шатры…

Вечером Диор записал свои впечатления о младшем племяннике Ругилы:

«Аттила несомненно рожден для потрясения народов. Он горделив поступью, мечет взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживает высоко вознесенное свое могущество. Говорят, он любитель войн, но сам умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив с теми, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазками, с редкой бородой, тронутой сединой, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являет все признаки своего происхождения» [76].

2

Великий римлянин и великий гунн шагнули друг к другу. Римляне при встрече обмениваются рукопожатием. Гунны же поднимают раскрытые ладони вверх, обращая их к тому, кого приветствуют. Случилось так, что Аэций, подойдя к гунну, поднял раскрытые ладони, а Аттила протянул ему руку. Оба добродушно рассмеялись, оценив друг друга.

Аэций на правах хозяина начал первым:

— Я привез послание моего императора Ругиле. У правителя римлян нет большего желания, чем видеть гуннов добрыми соседями и надежными союзниками Рима.

Аттила слегка насмешливо возразил:

— Мудрому Аэцию, надеюсь, известно, что нет ничего легче, чем иметь добрые намерения, и нет ничего труднее, чем воплотить их в поступки!

— Да, известно! Как и тебе о том, что последние сто лет Рим не нападал, а лишь защищался!

— Причина этому, Аэций, — слабость!

Они разговаривали, не тая своих мыслей. Величие не опускается до низменной хитрости. Но возвышенная душа видит истину не там, где видит ее здравомыслие. Римлянин горячо возразил:

— Не слабость, дорогой Аттила, отнюдь! А понимание того, что мир стоит значительно дешевле войны, но ценится дороже!

— Не забывай, мудрый Аэций, за победителя расплачиваются побежденные!

— Ты прав. Но нет ни в чем постоянства. Пресыщенность победами расслабляет победителей, а жажда отмщения удесятеряет силы побежденных. Подумай, к чему это приведет. И так было всегда!

Аэций не дождался ответа на свои пророческие слова. Подняв и слегка склонив голову, гунн смотрел куда–то вдаль, как бы слыша отзвуки будущего. Неужели там были лишь несмолкаемые победные кличи его воинов? Наконец Аттила царственно выпрямился, и на его некрасивом лице промелькнула некая торжественная и мрачная мысль. Возможно, именно в это мгновение решилась судьба степняков.

Диор, наблюдая за ними, ясно видел, что они представляют собой две крайности человеческого духа — воплощение высоких помыслов и воплощение земных страстей. Одно не может вызревать без другого, а вызрев, они непременно столкнутся в смертельной схватке, несущей энергию обновления мира. Верховный жрец сарматов был прав.

— Зачитай послание императора! — обратился к нему Аэций.

— «Владыка римских законов, вершитель правосудия и справедливости, непобедимейший принцепс и постоянный август Флавий Плацид Валентиниан отважному и мудрому Ругиле, вождю гуннов и союзных им народов, шлет привет и пожелание благополучия. Стремясь видеть храбрых гуннов не иначе как преданными Риму федератами, мы утверждаем решение сената, а именно: о назначении отмеченного божественными знаками добродетели Ругилы магистром милитум, то есть начальником пограничных войск, кои он сам сформирует из управляемых им племен, с выплатой ежегодного жалованья ему как магистру милитум и его помощникам–тарханам по списку, который Ругила предоставит сенату. Мы полны надежд, что, будучи магистром милитум, доблестный Ругила сокрушит врагов империи и тем обезопасит наши восточные границы».