Аудитор

Они уже выпили полбутылки, когда вернулся Олег. Ему тоже налили, произнесли какой-то тост, и Олег по обыкновению выпил пол-рюмочки. Отец это заметил, но ничего не сказал. Все немного расслабились, дети наелись, вышли из-за стола и стали играть с Наташей. За столом стало шумно и весело. Олег включился в застолье, но пил по полрюмки, иногда даже просто пригублял и ставил свою стопку на место. Теперь отец смотрел на него не отрываясь, с брезгливым осуждением и насмешкой. Ирина знала почему: так раньше никто не пил, пить надо честно, не хитрить, по полрюмки — это не по-мужски. Стыдно за Олега, он нарушал этикет «пей до дна». Не хочешь пить — не пей. Мало ли какие у тебя резоны, но так пить мужику совершенно недопустимо. Это как в картах «передёргивать», а шулеров бьют стулом по голове. Отец выразительно глядел на Олега, а тот никаких его взглядов не замечал и искренне не понимал, за что его можно осуждать. Косые папины взгляды понимали только Ира и Федя. Да, это правда. Олег пил водку «не так», но им это было совершенно безразлично, а вот папа явно раздражался, и Ира понимала, что даже по такому пустяковому поводу ситуация может накалиться до предела.

Её уже мучили дурные предчувствия, когда разговор свернул на скользкую тему — про матерей. Ирина даже не уловила, как это произошло. Начал вроде Лёня — упомянул свою мать. Что-то насчёт того, что с ней нужно осторожно — она обижается и практически никогда не может отстоять свою точку зрения, хотя назвать её точку зрения её собственной язык не поворачивается, потому что она настолько рьяно разделяет мнения папы, что они кажутся ей своими. Ничего криминального, хотя даже одно только упоминание Лёней матери уже показалось Ирине странным. Лёня не любил о ней говорить. То ли не считал маму достойной обсуждения, то ли для него упоминание её поступков и черт характера было нежелательным. Если разговор о ней всё же заходил, Лёня защищал маму изо всех сил, хотя было видно, что он это делает из чувства долга, но на самом деле считает критику своей матери справедливой. Ира видела, что отец насторожился: он считал, что про маму надо всегда хорошо, даже восторженно. Так правильно. В этом вопросе он никакой объективности не признавал.

И вдруг довольно крепко выпивший Олег, нехорошо улыбаясь, сказал, что Лёня «ещё моюю маму не знает, вот бы ему её рядом! Лёнина мама хотя бы помалкивает, а вот моя мама — „с инициативой“, везде ей надо встрять, и это ужасно. И по сравнению с моей мамашей Лёнина мать — просто ангел». Все замолчали, с тревогой прислушиваясь к нелестным замечаниям Олега о матери. И вдруг в тишине раздалось: «Моя мама — дура». Прозвучало как выстрел, сухой такой щелчок, резанувший по нервам. Конечно, все знали, что и Олег, и Лёня так в глубине души о своих матерях и думают, но сказать подобное публично?! Олег перегнул палку, хотя да, это была горькая правда, которую он выстрадал за годы размышлений. И вот теперь, ни с того ни с сего, правда про «маму-дуру» вылезла на поверхность. Ну, Олег выдал! За столом возникла неловкая пауза. После лёгкого замешательства все уже делали вид, что ничего особенного не произошло, но тут Ира посмотрела на лицо отца. Он опустил вилку и в упор уставился на Олега. Глаза его стали бешеными, ноздри раздулись, и вся его напряжённая поза крайней агрессии не предвещала ничего хорошего. «Господи, ну твоё какое дело? — думала Ира. — Неужели у тебя, папа, не хватит ума не вмешиваться?» Нет, не хватило:

— Как это ты смеешь так о матери? Кто тебе дал право так о ней говорить?

— А что? У меня есть право говорить всё что хочу.

— Нет, ты не смеешь.

— Смею. Кто мне запретит? Что хочу, то и говорю.

— Она твоя мать!

— И что? Я её не выбирал. Я её, кстати, люблю, но да, она, моя мать, — дура. И своих слов я обратно не заберу. Даже если бы я так не сказал, кто может заставить меня так не думать?

— Думай, что хочешь, но говорить не смей.

— Ага, ну правильно. Разве это честно? Думать одно, а говорить другое?

Ира чувствовала, что оба каким-то образом правы, но в их такой разной правоте был подвох, гниль, неправильность. Общественный договор, который никто не отменял и которого её отец свято придерживался, осуждая подобные высказывания о родителях, считал их хамством. Любопытно, что про своего брата Веню отец так говорил, часто называл его дураком, но родители — это святое. Про них так говорить нельзя, и в этом нет логики. С другой стороны, замалчивать противные черты родителей было бы ханжеством. Но зачем всё это сейчас обсуждать?

— Да ладно вам. Перестаньте. Хватит, Олег.