Аукцион

— Тут подошла еще одна газета. — Степанов поднят страницу над головой. — Только что вышла в Гамбурге, вечерний выпуск... в киосках, бьюсь об заклад, ее вообще нет, а если, случаем, и появится, то лишь завтра утром. Но мне все это очень даже нравится. Простите мой варварский немецкий, я попробую перевести вам содержание... Речь идет о том, что я, Степанов, плачу деньги ряду немецких исследователей за те материалы о грабеже наших культурных ценностей, которые они находят в архивах... Увы, не плачу... Было бы славно, имей я деньги, платить немецким исследователям, глядишь, дело с возвращением награбленного пошло бы скорее. Одна деталь: интервью дал мой давний друг профессор Золле, который вчера привез сюда документы о том, что Сотби торгует краденым, но с ним кто-то так п о р а б о т а л, что он уехал отсюда... Здесь, в газете, не названы имена тех людей, которым я якобы плачу деньги. Почему? Это упущение. Я хочу назвать вам эти имена, их кто-то заранее подготовил для мистера Золле. Пожалуйста, запомните эти имена: господин Ранненсброк... У него якобы есть моя расписка... Пусть он се представит. Я тогда обращусь в суд, это — фальшивка. И еще — господа Шверк и Цопе. Я не знаю этих людей, никогда их не видел и не имел с ними никакого дела. Если здесь присутствуют те, кто интересуется, как приходится работать по возвращению краденого, я даю им пищу для размышления. Связаться с Гамбургом нетрудно, номер телефона газеты напечатан на последней полосе, что они ответят, интересно?

Годфри передал Степанову вопросы, шепнув:

— Началось... Я предполагал н е ч т о, но такого не мог себе представить. Прочитайте, а я отвечу.

Степанов быстро пробежал вопрос: «Каково ваше воинское звание? Сколько вам платят за то, что вы лжете западной аудитории?»

— Здесь пришел ряд вопросов, — говорил между тем Годфри, — которые не представляют интереса для аудитории. Авторы вопросов могут подойти к мистеру Степанову после того, как кончится наш разговор, и в холле, во время коктейля, обсудить интересующие проблемы. Не правда ли, Дим?

— Правда. Но, может быть, кто-то еще интересуется этими вопросами? Меня, в частности, спрашивают, каково мое воинское звание и сколько мне платят зато, что лгу западной аудитории...

В зале стало шумно; Годфри досадливо заметил:

— Дим, эти вопросы написал иностранец. Никто из настоящих островитян не позволит себе бестактности. Мы не любим ваш строй, но мы пришли сюда, чтобы говорить о культурных программах в России, и мы этим занимаемся...

— Бесспорно. И будем заниматься. Но чтобы не было недоговоренностей: мое воинское звание капитан второго ранга запаса. Платят мне издательства. Советские и здешние, западные. Судить о том, лгу ли я и сколь квалифицированно, — удел читателей и слушателей. Наш Пушкин сказал прекрасно: «сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Ну а теперь серьезный вопрос: «Было ли Возрождение в русской живописи?»

Годилин не выдержал, выкрикнул с места:

— Хватит пудрить мозги этим доверчивым агнцам, Степанов! Расскажи лучше про свою шпионскую миссию!

Пат дернула его за локоть; Гадилин досадливо отмахнулся.

— Джентльмен, — голос Годфри сделался ледяным, — пожалуйста, говорите на том языке, который понимает аудитория, если вы не в состоянии владеть пером и бумагой...

В зале громко засмеялись. Пат поднялась и вышла из зала. Гадилин растерянно оглядывался.

— Мистер Годфри, — донесся старческий голос из темноты, откуда-то с верхних рядов, — меня зовут доктор Грешев. Я русский по рождению, подданный ее величества королевы, я умею пользоваться пером и бумагой, но мне хотелось бы внести ясность в происходящее, и мне хотелось бы сделать это в устной форме — для того лишь, чтобы вернуть наше интересное собеседование к его начальному смыслу.

— Это очень интересный человек, — шепнул Степанов Годфри, — пусть скажет.

— Анархия губит шоу, Дим.

— Или же делает его настоящим. Пусть.

— Вы спуститесь на сцену, мистер Грешев? — спросил Годфри.

— Это займет уйму времени, потому что мне за девяносто. Если позволите, я все скажу с места. Леди и джентльмены, я занимаюсь русской историей, она поразительна и совершенно не известна на Западе, отсюда — множество ошибок, совершаемых здешними политиками... Так вот, позавчера, накануне торгов в Сотби, где пустили с молотка русские картины и письма, меня навестил мистер Вакс, он же Фол, — из разведки какого-то страхового концерна Соединенных Штатов... Его интересовала судьба русской культуры, оказавшейся на Западе, и — не менее того — активность мистера Степанова, а также его друга князя Ростопчина... Во время войны я работал в министерстве иностранных дел его величества, поэтому могу с полным основанием заметить, что разведка зря ничем не интересуется... Я чувствую запах комбинации во всем том, что здесь происходило... Вот и все, что я хотел прокомментировать.

Шум стал общим.

...Савватеев поднялся со своего места и пошел к тому креслу, где сидел Гадилин; Распопов обернулся, спросил по-русски: «Ты куда?»