Аустерия

Ксендз поднял голову над сложенными молитвенно руками.

— Прошу прощения, — сказал старый Таг.

— Говори! Говори, мой мальчик!

— Можно к нему пойти?

— Можно, мой дорогой. Мы должны к нему пойти.

— Я надену субботний халат. Как-никак, у нас уже пятница. Коменданты, как и Бог, любит красиво одетых.

— Пятница, печальный день, самый печальный день недели.

— Пойду переоденусь.

— Мы пойдем туда вместе.

— Если отец так хочет… если вы так добры…

— Это я уже не ради тебя делаю.

— Не важно. Меня одного могут не впустить.

— Могут.

— Надо попробовать.

— А если впустят, что мы ему скажем?

— Что можно сказать коменданту? Его надо просить. Я даже могу упасть ему в ноги. Могу даже заплакать.

— Бума это не воскресит.

— Я все буду делать, как в Судный день. Ведь это и есть Судный день, самый настоящий.

— И что ты ему скажешь?

— Сейчас комендант сильнее Бога.

— Так что ты ему скажешь?

— Надо спасать все, что только можно.

— Но что ты ему скажешь?

— Пойду переоденусь.

— Нас не впустят.

— Посмотрим.

— Меня не впустили.

— Впустят. Скажем, у нас к ним важное дело.

— Что для них может быть важным?!

— Я пойду один.

— Эй, ты! — Ксендз ударил кулаком по столу.

— Зачем сердиться, отец?

— Я пойду с тобой. Мы пойдем вместе. Но у нас есть немного времени. Комендант еще спит.

— Не беда. Постоим у дверей.

— Иди, переодевайся. А я пока умоюсь.

— Почему отец не выпил молока?

— Иди! Иди! По дороге я еще зайду в костел.