Аустерия

За длинным столом аустерии уже стоял гомон, когда в залу вошел фотограф Вильф со своей второй женой и единственной дочкой, красавицей Асей, в которую был влюблен до безумия кудрявый Бум. Мачеху звали Бланка, и она была немногим старше падчерицы, на каких-нибудь пару лет. Ася высокая, а Бланка маленькая, пухленькая, в туго стянутом в талии старомодном платье с турнюром. Сев, Бланка сняла ботинки и вздохнула с облегчением. Фотограф Вильф стал на колено и, качая головой, разглядывал ее распухшие пальцы.

— Говорил я, будут тесны, — сказал он.

— Я едва жива, — скорчила гримаску Бланка. — Ася, милая, — обратилась она к падчерице, — покажи-ка свои. Может, мне будут как раз, а ты примерь мои. Хорошо?

Лёлька, внучка старого Тага, увидев Асю, которую знала по школе — Ася была на три класса старше, — расплакалась.

— Мамочка, я еще молодая. Я жить хочу. Давай тоже убежим. Все убегают.

Сапожник Гершон, услыхав Лёлькины слова, скривился:

— Ты что несешь? Как можно такое говорить? Мы с дедом не дадим сделать тебе ничего плохого.

— Чем ребенок виноват? — спросила невестка у старого Тага. — Пойдем, Лёлька, я тебя хотя бы переодену, а то от твоего деда слова доброго не услышишь.

Мина, невестка старого Тага, взяла дочь за руку, и обе вышли из залы. Пошли в спальню. Мать достала из шкафа старые платья — не только для Лёльки, но и для себя тоже. Бросила их на кровать, заперла дверь и стала переодеваться.

Все жены и дочери в городе переодевались, и Бланка в том числе. Не переоделась только бедная Ася. Мачеха о ней не заботилась. Сама надела старомодное платье, но выглядеть все равно старалась молодо. То есть маскировалась зря. Жена Соловейчика, например, или Крамерша и ее дочка Роза выбрали что похуже, а головы повязали платками как простые крестьянки. Вроде бы пылища, жаль портить хорошие вещи. Хотели скрыть от детей настоящую причину. А дочки притворялись, будто не понимают.

Сапожник Гершон посмеивался:

— Что это? Карнавал? Бал-маскарад? Пурим?[9] Повредить оно, конечно, не повредит, но и не поможет. И кто придумал, что это отпугнет казаков?

Пыль, кстати, в этом году была страшная.

После дождливой весны настало жаркое и сухое лето. Урожаю это, благодарение Богу, не пошло во вред. Хлеба во всей околице, особенно в Дулибах, где самая хорошая земля, вымахали высоченные. Если уж войне когда и начинаться, так лучше такого лета не придумаешь. Враг только ждет, чтоб крестьяне всё убрали с полей и смолотили. Зерно заберет армия, а солома пойдет лошадям и на тюфяки в казармы.

Был еще один знак. Более верный. Саранча.

Сапожник Гершон тогда показал, на что способен. Обходил дома в городе и на улице возле Общедоступной больницы, собирал народ, призывал к борьбе. Первым делом организовал членов Объединения сапожников «Будущее» и Объединения работников иглы «Звезда», у которых было общее помещение на рыночной площади.

— Какая там саранча, — сомневался старый Таг.

— А что? — злился сапожник Гершон.

— Подумаешь, насекомые.

— «Подумаешь, насекомые»? Ничего себе!

Да, он даже в субботу не ходит в синагогу, предпочитает свое товарищество, где на общем собрании его выбрали библиотекарем, предпочитает почитать «Всеобщую историю» на немецком языке, в шести томах с золотым обрезом, с кожаными корешками; поначалу он ничего не понимал, но читал, не понимал и читал, пока вдруг не стал понимать почти все слова, отчасти благодаря товарищу Шимону из Объединения работников иглы, товарищ Шимон закончил четыре класса народной школы и знает больше иного студента… ну да, Гершон предпочитал синагоге книгу, а еще любил в субботу днем сходить в кино на фильму с Максом Линдером, или Астой Нельсен, или Вальдемаром Псиландером,[10] и сердце у него уже замирало, едва билетер закрывал ставни, и на потолке в русинском «Народном доме» гасли люстры, и Буся Мунд начинал играть на скрипке, а на полотне оживали картины, да, но в хедере он учил Хумаш[11] и еще помнит, что саранча — одна из казней египетских, и примерно представляет себе, как она выглядит, а ведь бедствия, хоть с той поры прошло много веков, мало изменились.

Старый Таг закрыл рот ладонью.

— Верно, верно, — признался старый Таг, — вот тут ты прав! И потом, если обязательно нужна саранча — что ж, пожалуйста. Если вам только этого не хватает.

Саранча нагрянула неожиданно.