Аустерлиц Наполеон, Россия и Европа. 1799-1805 гг

Однако русский арбитраж решительно отвергла Англия. Граф Семен Воронцов провел по этому поводу беседу с министром иностранных дел Хоуксбери, а затем за него сформулировал мотивы отказа англичан в связи с тем, как написал Воронцов, что «он (Хоуксбери) не обладает даром выражаться определенно и ясно», а «пишет еще более туманно (!!)». Поэтому русский посол взял на себя миссию объяснить за друга английские резоны своими словами. Можно не сомневаться, что идеи, изложенные в письме С. Воронцова, являются не только мыслями английского правительства, но и его собственными. Воронцов и Хоуксбери считали, что Мальта сама по себе не представляет такой важности, чтобы только ради нее могла начаться война. Они прекрасно понимали, что Мальта только удобный повод. Вот как говорил по этому поводу Воронцов: «...ни Мальта, ни какой-либо другой отдельный вопрос не могли бы обеспечить этот необходимый всем народам Европы покой; что урегулирование должно быть общим, чтобы не оставалось никаких спорных вопросов, которые могли бы лишь породить новые распри и тем самым нарушить спокойствие в мире... ввиду обид и величайших оскорблений, которые Бонапарт постоянно наносит королю и английскому народу». Иначе говоря, цель войны не отстоять английскую военно-морскую базу, а уничтожить Францию Бонапарта. По этому поводу С. Воронцов недвусмысленно выразился, мешая собственные слова с выражениями Хоуксбери: «Будет ли, следовательно, безопасность Европы обеспечена тем, что на Мальте разместятся русские или английские гарнизоны? Надо спасать саму Европу от гнетущего ее ярма, которое раздавит ее, если в ней не будет установлен порядок. И именно с этой целью, — продолжал лорд Хоуксбери, — король возлагал и возлагает все свои надежды на императора России». Таким образом, спасать «Европу от гнетущего ее ярма» должны были русская пехота и английские эскадры. Воронцов иезуитски добавлял: «...благоденствие Южной Италии, Средиземноморья и Леванта настоятельно требует присутствия английской эскадры в этом море»¹⁶.

Отказ англичан от русского арбитража был неожиданностью для Петербурга. Ведь Александр и его министр иностранных дел считали, что англичане являются самыми лучшими друзьями. Не смутившись, однако, этим, царь вместо арбитража предложил посредничество в переговорах между Францией и Англией. Причем, прежде чем начать переговоры, французы должны были вывести свои войска из Ганновера и Южной Италии.

На этот раз взорвался Бонапарт. «Арбитраж мог привести к миру, — написал он своему министру иностранных дел, — потому что речь шла об обращении к справедливому человеку, решение которого можно было принять, не подвергаясь бесчестию. Переговоры же в теперешних обстоятельствах не приведут ни к чему» ¹⁷.

Разочаровавшись в объективности царя и раздраженный враждебностью Моркова, Бонапарт сверх того узнал о том, что один из роялистских агентов, некто Кристин, сопровождал Моркова в Париж. Именно он служил связующим звеном между русским послом и памфлетистом Фуйу. По приказу Бонапарта Кристин был арестован и допрошен по обвинению в участии в заговоре против Первого консула. Морков потребовал его освобождения. Во время дипломатического приема в Тюильри, Бонапарт подошел к Моркову и отчитал его. Когда же тот попытался возразить, Первый консул воскликнул: «Мы еще не настолько под башмаком России, чтобы терпеть с ее стороны подобные выходки. И не сомневайтесь, что я арестую всех, кто будет действовать против интересов Франции!»

Деятельность Аркадия Ивановича окончательно вывела Первого консула из себя. В своих рапортах, которые не оставались тайной от Бонапарта, русский посол не только постоянно изображал все происходящее во Франции в самом черном цвете, но и по любому случаю становился на сторону ее врагов, кем бы они ни являлись — англичане, австрийцы, эмигранты... «До тех пор, пока мир не был нарушен, в Париже терпели господина Моркова, хотя он действовал так, как будто был англичанином. Тогда это было безопасно. Но теперь, когда идет война, конца которой не видно, присутствие (в качестве посла) человека, столь отрицательно настроенного по отношению к Франции, является уже не «просто предметом, вызывающим раздражение Первого консула»¹⁸, — писал Талейран в депеше французскому послу в Петербурге, излагая мотивы, по которым Бонапарт просил отзыва графа Моркова.